ПРАВОВОЙ СТАТУС КОНФИСКАЦИИ ИМУЩЕСТВА НА РУСИ В ДОМОНГОЛЬСКИЙ ПЕРИОД

LEGAL STATUS OF PROPERTY CONFISCATION IN RUS' IN THE PRE-MONGOL PERIOD

Alexander Ivantsov

Student, Voronezh branch of Federating State Educational Institution of Higher Education Russian State University of Justice, Russia, Moscow

Аннотация. Институт конфискации имущества имеет давнюю историю, на протяжении которой его правовой статус постоянно изменялся или дорабатывался. Постоянная потребность в поиске оснований и способов для владения, отчуждения или распределения собственности объективно определила высокую потребность в данной мере, причём не важно, был это инструмент уголовного, экономического или политического воздействия. В данной статье исследованию подлежит процесс развития правового статуса конфискации имущества с момента его первого появления как формально закрепленной меры воздействия до момента его максимального развития в Домонгольский период Руси.

Abstract. The institution of property confiscation has a long history, during which its legal status has constantly changed or been refined. The constant need to find grounds and methods for owning, alienating or distributing property objectively determined the high need for this measure, and it did not matter whether it was an instrument of criminal, economic or political influence. This article examines the process of development of the legal status of property confiscation from the moment of its first appearance as a formally established measure of influence until its maximum development in the Pre-Mongol period of Rus'.

Ключевые слова: Конфискация имущества, правовой статус, история

Keywords: Confiscation of property, legal status, history

Перед началом, хотелось бы отметить, что еще до появления каких-либо упоминаний в нормативных источниках, можно говорить о существовании наказаний в виде лишения имущества. Однако, подобные меры в прото-государственном обществе имели особенный характер. Если на общинном этапе виновные подвергались изгнанию, а их имущество подлежало уничтожению и никому не передавалось, то с появлением государства этот институт меняет свое значение. Первые упоминания о конфискации имущества можно обнаружить в X веке, в частности в договоре киевского князя Олега с Византией 911 года, согласно которому русские, совершившие преступления в Византии, подлежали высылке в Русь для последующего суда и наказания, а греки — отсылаться в Византию. Так как речь шла, в основном, о торговцах, обойти имущественный вопрос было бы сложно, поэтому имущество преступников подлежало изъятию [1]. Суда по всему, подобным способом предпринимались попытки обеспечить гарантии исполнения местных законов и обычаев иностранными купцами, либо создать себе базу для возможного политического давления на страну, чьи интересы эти купцы представляли.  Аналогичные меры встречаются в договорах с Византией князей Игоря (945 года) и Святослава (971 года) [2].

Помимо этого, в грамотах князя Владимира упоминается, говоря современным языком, наказание за контрабанду в виде избиения пойманного и конфискации провозимого им имущества [3].

Также, в данный период можно встретить упоминания об изъятии имущества у мятежных городов и податных племён, однако здесь крайне сложно отличить данную меру как наказание за неповиновение от обычного грабежа поверженных. Впервые своё формальное закрепление как наказание для любого подданного Руси, совершившего конкретное преступление, конфискация имущества получила в Русской Правде. А конкретно, в ст. 7 Пространной редакции Русской Правды упоминается «поток и разграбление»: «Оже станеть без вины на разбои. Будет ли стал на разбой без всякой своды, то за разбойника люди не платять, но выдадять и всего с женою и с детьми на поток и на разграбление» [2]. В данном источнике используется термин «поток и разграбление». Предположительно, потоком можно назвать лишение личных прав, а разграблением — лишение прав имущественных.

Русская Правда предусматривала поток и разграбление, как наказание за особо тяжкие преступления (за убийство без «свады» - тоесть при отсутствии на то значимых оснований, за конокрадство, поджоги и т.д.).

В тексте Русской Правды содержание этой меры не раскрывается. Это привело к сёрьезному расхождению во мнениях, относительно трактовки термина «поток». С одной стороны, преобладает позиция понимания данного «наказания» как обращения виновного (с женой и детьми) в рабство, с передачей имущества в личный доход князя. С другой стороны, существует версия, что подобная мера, в процессе проникновения на Русь греко-римского права, установилась именно как уголовное наказание, в виде ссылки в заточение или изгнания из общины с изъятием имущества. Однако, для нас более важно то, что практически у всех исследователей, не вызывает спора содержание термина «разграбление», так как, почти все единогласно признают, что данная мера представляла собой конфискацию имущества в том или ином виде (в пользу князя или же общины)

По одному из мнений, лучше всего отражает сущность этой меры точка зрения, согласно которой поток и разграбление являлись лишением покровительства законов, мира, объявлением вне закона, где виновник обычно выдавался властям, а его имущество разграблялось членами общины, близко к чему и этимологическое значение термина «разграбление» [4].

Причём, что интересно, в данный период, отсутствуют упоминания данных терминов по отдельности, тоесть во всех известных случаях «поток» обязательно сопровождался «разграблением». Именно в этом древнерусский вариант наказания отличался от византийского, на котором, предположительно, был изначально основан.

Так как в эпоху феодализма отсутствовало, как явление, унифицированное законодательство, равно как и традиция формальной фиксации содержания конкретных терминов, то имеет место обоснованное мнение, что право на их трактовку целиком и полностью принадлежало князю, способному данную меру фактически реализовать [5]. Это зачастую приводило к тому,  что конфискация из инструмента уголовного наказания, превращалась в инструмент политической борьбы.

По моему мнению, истину здесь следует искать где-то посередине, так как при невозможности отрицать вышеназванное явление, хотелось бы отметить, что оно было характерно скорее для отношений уровня князь-князь или князь-дружина. Так как совершенно очевидно, что для большинства податного населения (в силу отсутствия между ним и князем каких-либо противоречий в вопросах претензии на власть) данная мера приобрела статус именно уголовного наказания за конкретные преступления.

Рассматривая следующий этап, хотелось бы обратиться к более позднему, чем «Русская Правда», историческому источнику, а именно к «Новгородской первой летописи старшего извода», также содержащей информацию о конфискации имущества.  При описании борьбы в Новгороде в 1137 г. сторонников и противников князя Всеволода летописец упоминает о "разграблении" имущества проигравшей партии [6]. Далее в летописи содержится информация [6], представляющая особый интерес по четырём причинам:

1. Упоминается, что разграбление имущества производилось на основе решения вечевого собрания, т.е. органа власти, уполномоченного вершить суд по наиболее значимым делам;
2.  в Новгородской земле характерно растаскивание имущества преступников "всем миром" или распродажа с публичных торгов и распределение дохода между гражданами городской общины
3. Интересна используемая терминология - факт конфискации имущества именуется именно "грабежом".
4. В обоих отрывках отсутствует упоминание термина «поток»

Данные упоминания важны для нас по той причине, что позволяют сделать следующие выводы:

1. Во-первых, мы можем чётко обнаружить высокую степень значимости данной меры, так как решение о её назначение осуществлялось исключительно на основании «высшего коллегиального» органа власти Новгорода.
2. Во-вторых, мы можем проследить развитие данной меры более в сторону уголовного наказания, а не только политического инструмента в руках отдельного Князя, так как уже появляются процедуры распределения конфискованного у преступников имущества в интересах общества, в том числе в пользу пострадавшего лица.
3. В-третьих, на данном этапе, в общественном понимании, пока что, отсутствует разграничение фактического действия и его формального смысла.
4. В-четвертых, конфискация впервые упоминается как отдельная мера наказания.

Данный этап закрепил правовой статус конфискации в таком виде, вплоть до завоевания Руси Монгольской Империей, с которого начался новый, виток развития законодательства о конфискации имущества, для которого уже характерны черты централизации и унификации.

Таким образом, из проведенного нами анализа, можно ясно проследить развитие правового статуса конфискации имущества в каждый из периодов существования Руси на этапе различных этапах феодализма:

1. Конфискация имущества в период зарождения феодализма представляла собой инструмент, гарантирующий обеспечение местных обычаев и законов приезжими купцами, а также, возможно, как инструмент внешнеполитического давления. На данном этапе, в силу отсутствия иных известных источников, её статус можно определить исключительно на основании информации из межгосударственных договоров, что полностью лишает оснований утверждать о её полноценном применении на территории Руси.
2. Конфискация имущества в период становления феодализма, с одной стороны, характеризуется скорее как инструмент политического воздействия в руках князей, который они активно использовали с целью ослабления конкурентов, за счёт изъятия их богатств, с возможностью их последующего распределения среди верных людей, ради укрепления собственных позиций. С другой стороны, предприняты первые попытки её формального закрепления на всей территории Руси и придания ей статуса наказания за определенные категории преступлений.
3. Конфискация имущества в период развитого феодализма более чётко приобретает правовой статус в качестве наказания за конкретные преступления, приобретая такую важную функцию как восстановление справедливости, за счёт распределения изъятого у преступника имущества, в том числе в пользу пострадавшего. Помимо этого данная мера обретает обособленный характер, а также изменяется процедура назначения данного наказания.