Концепт «безумие» в эстетике романов Ф.М. Достоевского («Идиот» и «Братья Карамазовы»)

Осмысление и интерпретация концептосферы романов Ф.М. Достоевского остается актуальной проблемой не только современной науки о литературе [1; 2], но и других областей гуманитарного знания [9]. Ученые обращаются к изучению таких концептов в романной эстетике писателя, как «Бог», «Христос», «болезнь» и др. [1, с. 3]. В связи с творчеством Ф.М. Достоевского многоаспектное развитие получает тема безумия, что подтверждается особым исследовательским интересом, проявленным на разных этапах интерпретации романов писателя [4; 12]. Как утверждает М.А. Хазова, «тема безумия существовала на протяжении всей истории русской литературы XII–XIX веков» [17, с. 3]. Исследователь отмечает, что «в аспекте христианской традиции данная тема была связана, в частности, с мотивом юродства, а также бесовского наваждения и бесовской одержимости» [17, с. 3].

Спецификой романов Ф.М. Достоевского является наличие в них так называемые «безумных» персонажей, которые в таком масштабном представлении не реализованы в прозе других авторов второй половины XIX в. Изучению темы безумия, концептосферы безумия посвящены работы Е.Н. Бадаловой [1] и О.А. Бондаревской [2], «безумие» героев романов Ф.М. Достоевского привлекло внимание Д.А. Медведевой [12] и К.А. Степаняна [16]. Однако некоторые аспекты этой проблемы по-прежнему остаются малоизученными и требуют дальнейшего осмысления. Среди них можно выделить: 1) полисемантичность концепта «безумие»; 2) специфику понятий, входящих в структуру этого концепта («шут», «дурак», «идиот» и др.); 3) принципы дифференциации «безумных» персонажей.

Концепт в литературном произведении традиционно понимается как «ментальное образование, … присутствующее в индивидуальном сознании создателя художественного текста» [15]. Наше понимание концепта «безумие» сводится к следующим семантическим вариантам: 1) мнимое безумие – духовная форма христианского юродства, которое направлено на борьбу с тщеславием; 2) игровое безумие – сознательное изображение безумия с целью обретения некоторых социальных, материальных и иных выгод; 3) безумие как болезнь психики (врожденная или приобретенная).

Отметим, что в романах Ф.М. Достоевского выделенные нами семантические варианты имеют тенденцию к трансформации, что проявлено в явлении «пограничности». О.Н. Кузнецов и В.И. Лебедев справедливо отметили: «Не наделяя своих героев ярко выраженными симптомами психических заболеваний, Достоевский сосредоточил внимание на описании пограничных состояний» [10, с. 155]. Например, героиня романа «Идиот» Настасья Филипповна находится в состоянии между игровым безумием и болезнью психики. Это пограничное явление автор описывает так: «– Это, господа, сто тысяч, – сказала Настасья Филипповна, обращаясь ко всем с каким-то лихорадочно-нетерпеливым вызовом…» [6, с. 168] (курсив наш. – К.К.). «Лихорадочный» значит «болезненно возбужденный» [13, с. 329] (курсив наш. – К.К.).

Концепт «безумие», имеющий семантические пересечения с идеей юродства, вместе с тем включает в себя, по мнению В.В. Иванова, такие авторские эстетические интенции, как «идиотство», «шутовство», «сумасшествие», «дурачество» [8]. Так, Ф.М. Достоевский неоднократно описывает Федора Карамазова как шута: «…Федор Павлович, несмотря на свой чин приживальщика, все-таки один из смелейших и насмешливейших людей той, переходной ко всему лучшему, эпохи, тогда как он был только злой шут, и больше ничего» [6, с. 12]; «Многие даже прибавляли, что он рад явиться в подновленном виде шута и что нарочно, для усиления смеха, делает вид, что не замечает своего комического положения» [6, с. 13] курсив наш. – К.К.). Федор Павлович также называет себя шутом: «Позвольте, отец игумен, я хоть и шут и представляюсь шутом, но я рыцарь чести и хочу высказать» [6, с. 103] (курсив наш. – К.К.).

Концепт «безумие» в романах Ф.М. Достоевского чаще всего обретает семантическую параллель – «юродство», которое воспринимается писателем неоднозначно. Так, юродивыми названы герои, психически больные от рождения: например, о матери Павла Смердякова автор пишет: «…новый губернатор нашей губернии, обозревая наездом наш городок, очень обижен был в своих лучших чувствах, увидав Лизавету, и хотя понял, что это «юродивая», как и доложили ему…» [6, с. 113] (отметим, что определение Лизаветы как «юродивой» дается в кавычках). Также юродивым назван и лжестарец отец Ферапонт: «Хотя он и проживал в скиту, но его не очень-то беспокоили скитскими правила, потому опять-таки, что держал он себя прямо юродивым» [6, с. 191] (курсив наш. – К.К.).

Представляется значимым наличие в романах Ф.М. Достоевского зависимости между психической болезнью и юродством. Давая характеристику матери Ивана и Алексея Карамазовых, автор подчеркивает: «Впоследствии с несчастною, с самого детства, запуганною молодою женщиной произошло вроде какой-то нервной женской болезни, встречаемой чаще всего в простонародье у деревенских баб, именуемых за эту болезнь кликушами» [6, с. 18-19]. Посредством реплики Михаила Ракитина, Алексей представлен следующим образом: «По отцу сладострастник, по матери – юродивый [11, с. 162]. Очевидно, что иногда автор обозначает некоторую пограничную связанность между болезнью и юродством

Возможно, Ф.М. Достоевский намеренно использует «юродство» с различной семантикой: «не такой как все», «мнимый безумец», «психически больной человек».  Мы видим в этом желание автора показать многозначность истолкования русским человеком (прежде всего) явления безумия и выявить причины этой многозначности. Особую «безумную» идентичность в отношении русского характера можно проследить на примере Льва Мышкина – героя романа «Идиот». Название произведения, которое соотносится с образом князя, по мнению В.И. Кулешова, «…не имеет уничижительного, бранного значения, каким оно стало в просторечии позднее. Оно означало просто “странный” человек, “больной” человек» [11, с. 120].

В сфере осмысления концепта «безумие» Лев Мышкин – смежный, пограничный персонаж. В начале романа он воспринимается читателем как юродивый, а психическая болезнь героя не определяется в качестве доминирующей при характеристике его юродствующего поведения и соответствующих коммуникативных посылов. Прежде всего Мышкин юродивый по духу, по своим нравственным убеждениям. В.И. Кулешов подчеркивает, что «…тенденция приравнять героя к Христу есть: полная нравственная чистота сближает Мышкина с Христом. <…> Вся манера поведения, разговора, всепрощающая душевность, огромная проницательность, лишенная всякого корыстолюбия и эгоизма, безответность в обидах – все это имеет печать идеальности» [11, с. 120]. Примечательно, что в романе слово юродивый по отношению к Мышкину используется только трижды [3], чаще всего автор использует синонимы («безумный», «помешанный», «чудак»,  «сумасшедший» и др. [3]).

Безусловно, в князе Мышкине Ф.М. Достоевский попытался реализовать идею христоподобного человека. Мы согласны с мнением К.А. Янчевской, утверждающей, что часто «юродство становится единственно возможной формой христоподобного существования человека…» [19, с. 18]. По нашему мнению, одновременное сочетание реалистичности действительности, изображенной в романе, и осознанной авторской религиозности не позволило Ф.М. Достоевскому реализовать образ всецелого христоподобия. С помощью художественного слова писатель показал несостоятельность этого идейно-эстетического геройного воплощения. Несмотря на все положительные черты  Мышкина, К.А. Степанян замечает, что похожим на Христа князь может назваться только лишь в первой части книги [16]. На наш взгляд, в этом заключалась основная идея Ф.М. Достоевского – показать, что ни один человек не в силах быть богочеловеком, как Христос.

В финале романа князь предстает побежденным психической болезнью, оказывается в больнице для душевнобольных. Таким образом, в рамках концепта «безумие» происходит трансформация: герой обретает различные ипостаси (от христоподобного мнимого безумия до психической болезни).

В этой связи в философско-эстетическом восприятии автора «юродство» часто становится элементом, конструктом концепта «безумие». Объяснение этому можно найти в биографии писателя: в детстве Ф.М. Достоевскому часто приходилось видеть психически больных людей [10], состояние которых писатель осмыслял в контексте православной христианской традиции. Позиция Ф.М. Достоевского представлена в ряде его воспоминаний: «Не знаю, как теперь, но в детстве моем мне часто случалось в деревнях и монастырях видеть и слышать этих кликуш. Их приводили к обедне, они визжали или лаяли по-собачьи на всю церковь, но, когда выносили дары и их подводили к дарам, тотчас “беснование” прекращалось, и больные на несколько времени всегда успокаивались. Меня, ребенка, очень это поражало и удивляло» [10, с. 130]. Бесспорно то, что Ф.М. Достоевский сочувствовал психически больным людям: «…мне ужасно трудно и тяжело было видеть этих несчастных. Я никогда не мог хладнокровно смотреть на сумасшедших» [10, с. 40]. Общаясь в период каторги с душевнобольными людьми, писатель сделал некоторые выводы об их душевном состоянии в момент обострения болезни: «вы видите в ней такое богатство, чувство, сердце, такое понимание и собственного и чужого страдания, что у вас как бы глаза открываются, и в первую минуту даже не верится тому, что вы сами увидели и услышали» [10, с. 40]. Эта идея была реализована Ф.М. Достоевским в Мышкине, который так размышлял о своей болезни: «Что же в том, что это болезнь <…> если самый результат, если минута ощущения, припоминаемая и рассматриваемая уже в здоровом состоянии, оказывается в высшей степени гармонией, красотой, дает неслыханное и негаданное дотоле чувство полноты <…> и восторженного молитвенного слития с самым высшим синтезом жизни» [14, с. 70-71].

Н.Э. Юферева подчеркивает, что в православной традиции «норма, установленная Богом для человека … это святость» [18, с. 51]; всецело здоров только святой человек. Писатель так высказывался о мнимой безгрешности: «<…> весьма многие люди больны именно своим здоровьем, то есть непомерной уверенностью в своей нормальности, и тем самым заражены страшным самомнением, бессовестным самолюбованием, доходящим иной раз чуть ли не до убеждения в своей непогрешимости… эти здоровяки далеко не так здоровы, как думают, а, напротив, очень больны… им надо лечиться» [10, с. 155].Таким образом, Ф.М. Достоевский в своих произведениях призывает христиан стремиться к святости, искать праведности, совершенствоваться духовно и душевно.

Специфика героев Ф.М. Достоевского, осмысленная в аспекте «безумия», открывает обширное поле для дальнейших научных исследований. Своеобразие мышления персонажей, неординарных по своему психическому складу, представляется нам актуальной областью изучения эстетики романов писателя. Многовариантность «безумия» предполагает возможность функционирования разных интерпретаций и путей реализации этого концепта не только в творчестве Ф.М. Достоевского, но и в произведениях других русских и зарубежных авторов.