Отдельные аспекты защиты права на уважение частной жизни (на примере Европейского суда по правам человека)

Европейский суд по правам человека (далее – ЕСПЧ, Суд), выполняя функцию контроля за соблюдением прав и свобод человека и гражданина, дает понятию «частная жизнь» широкое толкование с учетом необходимости его соотнесения с определенным уровнем развития государственно-правовых институтов в тот или иной период времени.

Так, исследователи в области европейского и международного права отмечают [10, с. 12-13], что ЕСПЧ относит к частной жизни следующие сферы общественных отношений: связанных с физической, психологической или моральной неприкосновенностью человека; его физической и социальной индивидуальностью. Кроме того, уважение частной жизни включает право на частную жизнь без какого-либо нежелательного внимания других лиц, имя лица или его изображение, право знать свое происхождение, устанавливать и развивать отношения с другими людьми, включая отношения в сферах профессиональной и коммерческой деятельности; материальные интересы, например, уплату налога, вытекающего из неспособности служить в армии по болезни.

Нужно отметить, что изложенный тезис – это не умозрительное суждение, поскольку самостоятельный анализ дел, рассмотренных Судом, позволил нам сделать аналогичный вывод.

1. ЕСПЧ неоднократно оценивал через призму ст. 8 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 года (далее – Конвенция), регламентирующей защиту права на уважение частной жизни, вопросы автономии пациентов, свободы их воли и выбора, защиты их прав.

Например, рассмотрев дело «Гласс против Соединенного Королевства» по заявлению матери ребенка, страдавшего тяжелым психическим заболеванием, Суд расценил, что медицинское вмешательство, совершенное в ситуации несогласия между медицинскими работниками и пациентом по поводу той или иной формы лечения при отсутствии санкции суда, нарушает нормы ст. 8 Конвенции [12, с. 49].

2. Европейский суд также рассматривал казусы, когда пациенты формально выражали согласие на медицинское вмешательство по своей собственной воле, однако реально отказаться от него не могли (дела «И.Ф. (Y.F.) против Турции» [2], «Юнке против Турции» [6] и «Коновалова против Российской Федерации» [3]).

В первых двух случаях заявительницы были задержаны и доставлены в полицию по подозрению в причастности к деятельности запрещенной в Турции Рабочей партии Курдистана. После допросов в полиции они были подвергнуты осмотру гинекологами с целью защитить представителей правоохранительных органов от потенциальных ложных обвинений в сексуальном насилии над задержанными. Заявительницы полагали, что осмотр был проведен помимо их воли, власти государства-ответчика заняли позицию, что подобная процедура не может быть проведена без согласия пациента, который всегда может выразить свое несогласие с осмотром до его начала [9, с. 22].

Рассматривая дело, ЕСПЧ справедливо указал на отсутствие реальной возможности у заявительниц сопротивляться осмотру в силу их правового статуса. В деле Юнке Суд, основываясь на материалах дела, также высказал предположение, что заявительницу могли ввести в заблуждение относительно характера осмотра, убедив ее в том, что он является обязательным [6]. В итоге ЕСПЧ усмотрел нарушение права подателей жалобы на уважение частной жизни, гарантированного ст. 8 Конвенции, поскольку их осмотр был проведен против воли [2] или при отсутствии добровольного (а также информированного) согласия [6].

Менее тривиальным оказалось дело «Коновалова против Российской Федерации», где автор жалобы усмотрела нарушение ее права на неприкосновенность частной жизни из-за присутствия во время родов студентов медицинского вуза.

Согласно фабуле дела заявительница, доставленная в связи с начавшимися родовыми схватками в госпиталь (где медицинская помощь сочетается с учебным процессом для студентов-медиков), была предупреждена, что все пациенты данного лечебного учреждения вовлечены в учебный процесс. Поскольку схватки были нерегулярными, а заявительница демонстрировала симптомы крайнего переутомления и стресса, врачи погрузили ее в медикаментозный сон. В дальнейшем медицинские работники неоднократно объясняли ей, что во время родов будут присутствовать студенты-медики. По утверждению автора жалобы, ее устные возражения относительно данного порядка персонал госпиталя не принял во внимание. По итогу роды прошли в присутствии студентов, которым, по всей видимости, была дана информация о состоянии здоровья заявительницы и примененных методах лечения. Впоследствии власти России в обоснование своей правоты ссылались на слова врачей, которые во время судебного разбирательства на национальном уровне отрицали, что заявительница выражала какое-либо несогласие с установленным порядком медицинских процедур.

Между тем Суд дал вполне однозначную оценку этому кейсу, указав, что в данном случае имело место вмешательство в частную жизнь «ввиду чувствительного характера медицинской процедуры, которую претерпела заявительница 24 апреля 1999 г., и того факта, что студенты-медики присутствовали и, таким образом, имели доступ к конфиденциальной медицинской информации по поводу состояния заявительницы» [3].

3. Отдельного внимания в контексте защиты ЕСПЧ права на уважение частной жизни заслуживают дела, связанные с оказанием психиатрической помощи гражданам (в том числе недееспособным).

К примеру, довольно показательным является принятое еще в 2008 году постановление по делу «Штукатуров против России». В нем Суд тщательно проанализировал и существенно раскритиковал процедурные и содержательные аспекты института недееспособности в России, а также последствия, которые влечет установление ему такого статуса [5].

Заявителя, страдающего психическим расстройством, неоднократно помещали на лечение в психиатрический стационар. После очередной госпитализации его мать обратилась в суд с заявлением о признании его недееспособным. После судебно-психиатрической экспертизы, проведенной в той же больнице, где заявитель находился на излечении, несмотря на отсутствие извещения о предварительном слушании и судебном заседании, заявитель в его отсутствие был признан судом недееспособным [7, с. 33-34].

Автор жалобы случайно узнал об уже вступившем в законную силу решении суда в ноябре 2005 года. В том же месяце Штукатуров в очередной раз был помещен в психиатрический стационар по просьбе матери. В период нахождения там заявителю были запрещены контакты с внешним миром, телефонные звонки, встречи с его юристом, что было мотивировано состоянием его здоровья. Жалобы о несогласии с госпитализацией, направленные Штукатуровым и его юристом, были возвращены без рассмотрения со ссылкой на то, что он, как недееспособный, может действовать не иначе как через своего опекуна. Администрация больницы не организовала встречу заявителя с его юристом даже при наличии решения Суда о применении обеспечительных мер в порядке правила 39 Регламента ЕСПЧ.

Жалоба заявителя в ЕСПЧ касалась правомерности признания его недееспособным как с процессуальной (справедливость судебного разбирательства), так и с материально-правовой точек зрения (наличие оснований для принятия такого решения), а также законности недобровольной госпитализации, несогласия с отсутствием процессуальной возможности требовать отмены установленного статуса недееспособного, обжаловать судебные решения [7, с. 38].

В результате Суд в части, касающейся нарушения ст. 8 Конвенции о чрезмерном вмешательстве в частную жизнь подателя жалобы результате признания его полностью недееспособным, оценил содержание российского законодательства и объем ограничений прав, которые человек испытывает после признания его недееспособным. ЕСПЧ отметил, что законодательство допускало признание гражданина недееспособным, если он «не мог понимать значения своих действий или руководить ими». Однако в то же время Суд указал на отсутствие законодательного критерия, позволяющего установить степень снижения умственных способностей, которая требовала полного лишения дееспособности. Таким образом, как заключил ЕСПЧ, российское законодательство того времени не защищало душевнобольных от произвольного вмешательства в их право на уважение частной жизни.

4. Расширительное толкование ст. 8 Конвенции позволяет включать в содержание права на уважение частной жизни право на участие в похоронах ближайших родственников [8, с. 13].

Как показывает анализ практики ЕСПЧ, наиболее тщательное внимание фактическим обстоятельствам дела Суд уделяет в случаях, когда тело умершего находится в распоряжении властей и оно удерживается для целей уголовного судопроизводства либо смерть наступает в государственном медицинском учреждении. Кроме того, с целью установления факта нарушения положений Конвенции зачастую детально изучаются материалы дела и в ситуации, когда правом на участие в похоронах стремятся воспользоваться лица, отбывающие наказание в виде лишения свободы.

Например, по делу «Паннулло и Форте против Франции» ЕСПЧ установил, что тело ребенка заявителей, умершего во время пребывания в больнице, удерживалось властями около семи месяцев для целей уголовного преследования медицинских работников, при этом родителям также в течение этого времени не выдали даже свидетельство о смерти. Рассмотрев данный кейс, Суд признал бездействие властей Франции необоснованным и возложил обязанность принять меры, направленные на предотвращение нарушений. Позиция ЕСПЧ основывалась на содержании письма о причине смерти ребенка, направленного экспертом в прокуратуру в день вскрытия, согласно которому после вскрытия и забора тканей тело могло быть передано семье. Экспертное мнение было предоставлено следственному судье, который тем не менее приостановил выдачу ордера до получения свидетельства о смерти и тела, ожидая окончательного заключения [4].

В результате можно говорить, что у Суда сложилось мнение, согласно которому длящееся превалирование публичных интересов над частными при выполнении всех необходимых следственных действий является нарушением Конвенции.

Результатом рассмотрения дела «Адри-Вионне против Швейцарии» стало признание ЕСПЧ права родителей на участие в похоронах их мертворожденного ребенка частью права на уважение частной жизни [1]. Согласно материалам дела заявительница, находящаяся в состоянии шока, а также отец ребенка отрицательно ответили на вопрос акушерки относительно того, хотят ли они до вскрытия увидеть тело своего ребенка. Позднее, по решению социального работника и органа ЗАГС, принятому с учетом выраженной родителями воли, возраста плода и психического состояния автора жалобы тело захоронили в общей могиле для мертворожденных детей без церемонии похорон и в отсутствие родителей. Последние были проинформированы о решении только после погребения, что помешало им принять участие в похоронах, равно как и определиться с местом погребения и его формой. Также Суд счел обоснованным довод заявительницы, что тело ребенка перевозилось на кладбище в торговом фургоне, неприспособленном для этих целей.

В аналогичных случаях ЕСПЧ указывает, что праву на уважение частной жизни корреспондирует обязанность государств – участников Конвенции соблюдать волю родителей, имеющую особое значение, поскольку требует высокой степени осторожности и деликатности [11, с. 38].

Таким образом, рассматривая дела по жалобам на нарушение ст. 8 Конвенции, ЕСПЧ достаточно широко трактует термин «частная (личная) жизнь», который включает обширный перечень общественных отношений: связанных с физической, психологической или моральной неприкосновенностью человека, с его физической и социальной индивидуальностью (к примеру, вопросы автономии пациентов медицинских учреждений, признания граждан недееспособными, реализации права на участие в похоронах своих родственников).