ОБРАЗЫ ЖЕНЩИН В РОМАНАХ РУССКОГО ПИСАТЕЛЯ И.С. ТУРГЕНЕВА

FEMALE PERSONALITIES IN THE NOVELS OF THE RUSSIAN WRITER I.S. TURGENEV

Dr. Ayat Yusuf Saleh

Russian language teacher, Department of the Russian language, Baghdad University, Iraq, Baghdad

Аннотация. Данная статья посвящена одному из выделяемых исследователями типов женщины в прозе И. С. Тургенева — «тургеневской девушке». На основе сопоставления характерных черт «тургеневских девушек» и противопоставленных им персонажей выявляется «мифопоэтический стереотип».

Цель статьи − рассмотреть концепцию человека и женских образов в произведениях писателя. В этом исследовании мы будем описывать образы героинь, которых принято считать «тургеневскими девушками». Выделим образ Аси как идеала «тургеневской девушки». Дадим описание трансформирующемуся типу «тургеневской женщины» из романов «Дым» и «Отцы и дети».

Abstract. This article is devoted to one of the types of women identified by researchers in the prose of  I. S. Turgenev — the "Turgenev girl". Based on the comparison of the characteristic features of the "Turgenev girls" and the characters opposed to them, a "mythopoetic stereotype" is revealed.

Consider the concept of man and female images in his works. In this study, we will describe the images of heroines who are considered to be "Turgenev girls", highlight the image of Asia as “Turgenev girl" ideal and give a description of the transforming type of  "Turgenev woman" from the novels "Smoke" and "Fathers and Children".

Ключевые слова: И. С. Тургенев; роман; образ; собирательные образы; женщина; нравственный идеал; художественное своеобразие.

Keywords: I. S. Turgenev; novel; image; collective images; woman; moral ideal; artistic originality.

Выдающееся место в развитии литературы 19 века, несомненно, принадлежит И. С. Тургеневу. Великий русский писатель и поэт считается классиком не только русской, но и мировой литературы. Его повести, рассказы и романы имеют почитателей во вcем мире. Но последние занимают особое место в его творчестве. Именно в них Тургенев максимально полно представляет картину напряженной, сложной общественной и духовной жизни России того периода. Каждый роман Тургенева, едва появившись в свет, тут же оказывался в центре внимания критиков. Интерес к ним не иссякает и в наши дни.

В изучении романов Тургенева в последнее время сделано немало новых открытий.

Было опубликовано тридцатитомное собрание сочинений, новые материалы о романах, найдены варианты текстов, проведены исследования проблем, связанных с творчеством. В процессе изучения было выделено понятие «тургеневская девушка», которое впоследствии стало нарицательным. Но мало кто знает, что женские образы в романах писателя не ограничиваются «тургеневской девушкой».

Изучение данного вопроса популярно у литературоведов и критиков, поэтому информацию о нем можно найти в разнообразной литературе. Но при всем этом авторы не дают целостного подхода к изучению творчества писателя. Невозможно найти книгу, в которой были бы проанализированы все шесть романов Ивана Сергеевича Тургенева, и мне как автору данной работы это кажется  значительным упущением.

Актуальность темы на данный момент диктуется реалиями повседневной жизни.

Людей, в чем-то похожих на героев из произведений Тургенева, мы ежедневно встречаем на работе, дома, на улице. Наблюдаем за их судьбами, участвуем в их личных драмах, но зачастую не понимаем мотивов их поступков. Анализ творчества великого писателя, а в особенности анализ женских характеров его произведений, может пролить свет на психологические аспекты тех или иных поступков современных людей.

По объему романы писателя невелики, но по содержанию крайне полны и богаты. Как правило, писатель для повествования выбирает острую драматическую коллизию, изображает своих героев в важнейшие моменты их жизненного пути. Это во многом и определяет структуру всех произведений этого жанра.

Некоторые вопросы структуры первых четырех романов Тургенева (в большей части первых четырех: «Рудин», «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети»)  исследовал А. И. Батюто. А  впоследствии к этому же вопросу обращались В. М. Маркович и  Г. Б. Курляндская.

Последняя рассматривает тургеневские романы, соотнося их с его же повестями, анализируя при этом структурные и психологические принципы создания характеров. В. М. Маркович в своей книге исследует роль мировоззренческого спора в романах Тургенева.

Изучая взаимоотношения повествователя и героя, особенности и значение лирических отступлений и трагических моментов, он отмечает, что в творчестве писателя ярко прослеживается единство «вечных вопросов» с «локальной конкретностью».  

Г.Б.Курляндская рассматривает романы Тургенева в соотнесенности с повестями, выявляя разные структурные принципы создания характеров и форм психологического анализа.

В книге П.Г.Пустовойта «И.С.Тургенев − художник слова» романам И.С.Тургенева уделяется серьезное внимание: им посвящена II глава монографии. Однако вопросы художественного своеобразия романов не стали предметом исследования ученого, хотя название книги как будто нацеливало именно на такой аспект анализа.

В другой монографической работе «Художественный мир И.С.Тургенева» ее автор, С.Е.Шаталов, не выделяет из всей системы художественного творчества писателя именно романы. Однако ряд интересных и тонких обобщений дает серьезный материал для анализа художественного своеобразия. Исследователь рассматривает художественный мир И.С.Тургенева в двух аспектах: и в его идейно-эстетической целостности, и в плане изобразительных средств. При этом следует особо выделить VI главу, в которой автор на широком историко-литературном фоне прослеживает развитие психологического мастерства писателя, в том числе и в романах.

Нельзя не согласиться с мыслью ученого о том, что психологический метод Тургенева в романах эволюционировал. «Эволюция психологического метода Тургенева после “Отцов и детей” протекала быстрее и резче всего сказалась при работе над романом “Дым”»[5], − пишет С.Е.Шаталов.

Также стоит отметить последнюю работу А.И. Батюто, в которой, анализируя творчество Тургенева в соотнесенности с критико-эстетической мыслью его времени, автор вычленяет, на наш взгляд, одну очень важную особенность романного творчества писателя, тесно связанную с пониманием трагического.

Так как трагическое есть удел почти  каждого развитого человека и у каждого есть своя правда, романный конфликт у Тургенева строится на «столкновении противоположных идей в состоянии их вечной равнозначности» [3]. Но это не единственная глубокая мысль автора о творчестве великого романиста.

Несмотря на обилие этих работ, обобщающей книги, рассматривающей в совокупности творчество писателя, все же не хватает. Выделение взаимосвязей романов, совокупный анализ их идейного содержания могли бы открыть доселе скрытые, новые грани в творчестве автора.

На сегодняшний день в нашем тургеневедении нет обобщающей работы, в которой была бы выявлена специфика тургеневского романа на материале всех произведений писателя этого жанра. Такой «сквозной» подход к романам писателя, на наш взгляд, необходим. Он во многом диктуется отличительными свойствами жанра тургеневского произведения, которые, прежде всего, выявляются в своеобразной взаимосвязи всех романов.

Как мы видели, эта взаимосвязь обнаруживается при анализе идейного содержания романов. Не менее сильной она оказывается и в плане поэтики. Убедимся в этом, обратившись к отдельным ее сторонам.

Термин «тургеневская девушка» появился в отечественной литературе достаточно давно и стал нарицательным по отношению не только к героиням произведений писателя.

Большая значимость и богатство образов женских персонажей в произведениях Тургенева были отмечены еще его современниками. Исследование женских образов и характеров не раз привлекало различных ученых. Но мы рассмотрим их, базируясь на статье «Гамлет и Дон Кихот», написанной самим автором.  Основные идеи этой статьи чаще всего связывают с романами «Отцы и дети» и «Накануне».

Замысел этой статьи возник у Тургенева задолго до ее написания. Так, в письме к Полине Виардо от 25 декабря 1847 года Тургенев дает сравнение героя драмы Кальдерона с Гамлетом, которое потом отразится в его статье. В 1851 году Е.М.Феоктистов в своем письме к писателю говорит: «…особенно желал бы я видеть статью по поводу Гамлета и Дон Кихота, о котором мы так давно рассуждали в Москве»[8].

Эти  идеи стали основополагающими при создании женских образов во всех произведениях Тургенева.

В этой статье писатель выделил свойства двух коренных человеческих типов: Гамлета с его эгоизмом и анализом и Дон Кихота с его служением добру, истине, людям и готовностью к самопожертвованию.  

В этих литературных типах он ярко противопоставляет антагонистичные качества характера.

М.Б. Храпченко в своих работах говорит о том, что идеи эти не просто были философскими размышлениями Тургенева, но и получили яркое воплощение в его романах.

Классификация женских образов в романах также строится на этих размышлениях:

1. женщины, живущие только для себя, своими интересами. Дарья Михайловна Ласунская, мать Лизы Калитиной, Варвара Павловна, жена Лаврецкого, Одинцова, Ирина Ратмирова, Сипягина.
2. «тургеневские девушки», живущие ради других, чужими мыслями и страданиями. Наталья Ласунская, Лиза Калитина, Елена Стахова, Марианна.

Анализируя эти ряды персонажей, мы можем проследить эволюцию этих образов и их соотношение.

В романах «Рудин» и «Накануне» главные героини  противопоставляются друг другу: Наталья Ласунская своей матери Дарье Михайловне; Лиза Калитина -  своей матери Марьи Дмитриевне.

В первом романе Дарья Михайловна Ласунская рисуется как человек, целиком занятый собой. Автор пишет, что в беседе с Рудиным «Дарья Михайловна говорила небрежно, слушала рассеянно…» [20].

«Впрочем, Дарья Михайловна скоро перестала его расспрашивать: она начала ему рассказывать о себе, о своей молодости, о людях, с которыми зналась. Рудин с участием внимал ее разглагольствованиям, хотя — странное дело! — о каком бы лице ни заговорила Дарья Михайловна, на первом плане оставалась все-таки она, она одна, а то лицо как-то скрывалось и исчезало» [20]. Авторская ирония растет с каждым словом: «Судя по рассказам Дарьи Михайловны, можно было подумать, что все замечательные люди последнего десятилетия только о том и мечтали, как бы повидаться с ней, как бы заслужить ее расположение…».  И далее: «Она (Дарья Михайловна) говорила о них, и, как богатая оправа вокруг драгоценного камня, имена их ложились блестящей каймой вокруг главного имени − вокруг Дарьи Михайловны» [20]. В другом месте о Дарье Михайловне говорит Лежнев: «Дарья Михайловна, во-первых, эгоистка и живет для себя» [20].

Похожа на Дарью Михайловну мать Лизы Калитиной, о которой Иван Сергеевич пишет, когда первый раз рисует ее читателю: «…она избаловала себя, легко раздражалась и даже плакала, когда нарушали ее привычки; зато она была очень ласкова и любезна, когда все ее желания исполнялись, и никто ей не прекословил» [20].

Далее автор прямо называет ее эгоисткой: «Марья Дмитриевна, как истая эгоистка, ничего не подозревала» [20].

В обоих романах матерям противопоставлены дочери Наталья и Лиза, которые обозначают собой новое поколение.

В противоположность Дарье Михайловне, ее дочь Наталья обычно «говорила мало, слушала и глядела внимательно» [20]. Тургенев выделяет внимание Натальи к окружающему миру. Она считает, что такие, как Рудин, должны «стараться быть полезными» [20]. Наталью в нем интересуют, прежде всего, его идеи. «Она (Наталья), — пишет Тургенев, — все думала — не о самом Рудине, но о каком-нибудь слове, им сказанном, и погружалась вся в свою думу» [20].

В Лизе Калитиной автор также подчеркивает, что она вся была обращена к людям: «Вся проникнутая чувством долга, боязнью оскорбить кого бы то ни было, с сердцем добрым и кротким» [20].

В романе «Накануне», третьем, написанном автором, Иван Сергеевич Тургенев  максимально рельефно подчеркнул в героине ее альтруистическое начало, силу и способность служить людям. Любопытен тот факт, что роман  плохо приняли критики. Как отмечал Анненков, «светская часть» русской читающей публики «была встревожена…, ужаснулась настроению автора»[11] и в целом отнеслась к роману отрицательно. Один из критиков, М.И. Дараган, писал, что Елена — это Дон Кихот в юбке. Несомненно, он был прав. Тургенев подчеркнуто подробно рассказывает об особой жажде деятельного добра у Елены: «…она с детства жаждала деятельности, деятельного добра; нищие, голодные, больные ее занимали, тревожили, мучили; она видела их во сне; расспрашивала об них всех своих знакомых; милостыню она подавала заботливо, с невольной важностью, почти с волнением.

Все притесненные животные, дворовые собаки, осужденные на смерть котята, выпавшие из гнезда воробьи, даже насекомые и гады находили в Елене покровительство и защиту…» [20]. Не случайно писатель рисует даже несколько комическую ситуацию, когда Елена бежит на иронический призыв отца: «Леночка, иди скорей, паук муху сосет, освобождай несчастную!» [20]. Это должно было действительно ассоциироваться с подвигами Дон Кихота, тем более если принять во внимание, что роман появился в феврале 1860 года, а статья — в январе этого же года.

Стоит отметить, что в «Накануне» автор не противопоставляет Елене ни один другой женский характер. Зато на страницах двух последующих романов мы «тургеневскую девушку» не встретим. В центре внимания теперь окажется уже усложненный образ все той же эгоистичной женщины, предстающей перед нами в  «Рудине» и «Дворянском гнезде».

Многие люди отзываются о повести «Ася» в ключе нежного стихотворения, которое непременно напоминает о первой любви.

И с этим трудно не согласиться.  «Ася» − чудесная история, пусть и с трагическим концом, о любви, которую, прочтя однажды, запоминаешь на всю жизнь.

Главная героиня этой повести – ярчайший образ в литературе. Милая девушка семнадцати лет со «смуглым кругловатым лицом, небольшим тонким носом, почти детскими щечками и черными, светлыми глазами. Она грациозно сложена, но не вполне еще развита».

Жизнь ее складывалась трагическим образом: она дочь помещика и крепостной. Именно этим отчасти объясняет автор горячность и импульсивность ее натуры. Но она застенчива и не умеет вести себя в светском обществе. Довольно рано потеряв мать, а через несколько лет еще и отца, Ася задумывается о смысле жизни и разочаровывается в ряде окружающих ее людей и событий. Но при этом она не теряет веры в жизнь и не перестает восхищаться ею. Она хочет оставить свой след в истории повседневности и говорит: «Дни уходят, жизнь уйдет, а что мы сделали?».

Ася стремится к чему-то особенному, к деятельной жизни, к совершению подвига. Она тонкая, романтическая натура, которой чуждо все обыденное и суетное. Именно поэтому она хочет летать, как птица. Поэтому ей так нравятся  романтические рассказы и легенды. А своим кумиром она считает Татьяну, героиню романа «Евгений Онегин».

История Аси и Н.Н. могла бы стать историей счастливейшей любви, если бы он не осознал своих чувств к девушке лишь после того, как ее потерял. 

Главная особенность Аси − это ее непостоянство, загадочность и странность. Ася  непосредственна, открыта и благородна. Именно поэтому Н. Н. восклицает: «Что за хамелеон эта девушка!». Сначала она лазает по стене, как коза, поливает цветы на стенах, сразу после этого ведёт себя как благовоспитанная барышня, шьёт и опять выказывает своё ребячество.

В повести ее в первый раз охватывает такое чувство, как любовь и ,она полностью отдается ему, как нахлынувшей волне прилива. Любовь дарит ей крылья,  и счастью Аси нет преград. Благодаря этому чувству она парит над суетой каждого дня.

Не умея притворяться и скрывать свои чувства, Ася, как и пушкинская Татьяна,  первая признается в любви Н. Н.. Она при этом не преследует каких-либо корыстных или иных мотивов. Девушка просто хочет сказать, что любит, и оказаться любимой. Но он напуган этим известием, т.к. боится связать свою жизнь со столь странной особой. Н. Н. боится общественного мнения, и искренняя любовь Аси разбивается о его нерешительность. Обвинения Н.Н. глубоко ранят трепетную душу Аси, и она с Гагиным покидает город.

Этот необычный образ можно назвать воплощением образа «тургеневской» девушки, потому что чистота Аси, свет ее помыслов и заботы  не только о своем счастье, но и о счастье  Н.Н., описываемые Тургеневым, затрагивают каждого, а отношение Аси к своей жизни, к целям, которых она хочет достичь, открывает новые грани образа «тургеневской девушки», получившего дальнейшее развитие в других романах.

2.3 «Тургеневская женщина» в романах «Отцы и дети» и «Дым»

Тургеневских героинь – Наталью Ласунскую, Лизу Калитину, Елену Стахову,  по сложившейся в литературоведении традиции, принято относить к типу «тургеневской женщины», который развивает пушкинскую традицию «идеального» женского типа [12].

Курляндская пишет, что эти героини лишены противоположных начал, они отличаются цельностью, поэтому их поведение весьма предсказуемо, и неожиданных поворотов от них ждать не стоит.

Но в романах «Отцы и дети» и «Дым» происходит усложнение типа «тургеневской женщины». Об Анне Сергеевне Одинцовой и, особенно, об Ирине Ратмировой можно сказать, что по сплетению противоположных наклонностей и устремлений, приводящих их в состояние раздвоения и драматических колебаний, по некоторой доле инфернальности они соотносимы с героинями Достоевского.

Описание жизни Ирины в Москве уточняет то, о чем не говорит Тургенев относительно положения Анны Сергеевны после смерти отца. Унижение и бедность Ирина переносила «со злою улыбкою на сумрачном лице», а ее родители чувствовали себя «без вины виноватыми перед этим существом, которому как будто с самого рождения дано было право на богатство, на роскошь, на поклонение»[28].

Анна Сергеевна, оставшись совсем одна, с двенадцатилетней сестрой, «не потеряла голову и немедленно выписала к себе сестру своей матери, княжну Авдотью Степановну Х…ю», причуды которой выносила терпеливо, «занималась воспитанием сестры и, казалось, уже примирилась с мыслию увянуть в глуши…»[28]. Для Ирины возможный брак с Литвиновым, которого она полюбила, можно сказать, тоже был бы «увяданием в глуши».

Слишком далек был герой от символа «богатства, роскоши, поклонения». Его любовь Ирина принимает с «какой-то враждебностью, точно он обидел ее, и она глубоко затаила обиду, а простить ее не могла». «Литвинов, – пишет автор, – был слишком молод и скромен в то время, чтобы понять, что могло скрываться под этой враждебностью, почти презрительною суровостью» [28].

Когда героиня, полюбив, начинает строить различные планы о том, что она будет «делать, когда выйдет замуж за Литвинова», даже эти «светлые мгновения первой любви» омрачаются некоторыми «недоразумениями и толчками» [28]. Однажды она назвала Литвинова «настоящим студентом», потому что у него «неблагородный облик»: он прибежал к ней прямо из университета, в старом сюртуке, с руками, запачканными в чернилах, и без перчаток [28]. В другой раз Литвинов застает Ирину в слезах.

Причина их была в ее единственном платье. «…У меня другого нет, – говорит она, – оно старое, гадкое, и я принуждена надевать это платье каждый день… даже когда ты… когда вы приходите… Ты, наконец, разлюбишь меня, видя меня такой замарашкой!»[28].

Так как Анна Сергеевна больше не могла терпеть унижения, она решает выйти замуж за Одинцова, «очень богатого человека, лет сорока шести, чудака, ипохондрика, пухлого, тяжелого и кислого, впрочем, неглупого и не злого»[28]. Ум побеждает сердце Ирины, и она принимает предложение знатного родственника, хотя и «нелегко ей было разорвать связь с Литвиновым, она его любила и <…> чуть не слегла в постель, беспрестанно плакала, похудела, пожелтела»[28].

Можно предположить, что Анна Сергеевна пережила в своей жизни сильную страсть, которой не «отдалась вполне». Не случайно о ней говорят: «Прошла через огонь, воду и медные трубы»[28]. Битва страсти и разума в дальнейшем повлияет на выбор этих героинь Тургенева, причем разум в его произведениях будет побеждать страсть.

Ряд исследователей считает, что Одинцова, ценившая комфорт превыше всего, так и не сумела полюбить и отдаться страсти, но их мнение справедливым назвать можно весьма условно. Нельзя упрекнуть ее в нежелании и  тем более в неспособности полюбить. Анна Сергеевна, у которой много воспоминаний, но при этом и вспомнить-то нечего, готова влюбиться (тем более что Базаров поражает ее воображение и думы), но понимание настоящей любви при этом у нее свое, особенное, она считает, что такая любовь в реальной жизни невозможна.

Да и Базаров отчасти пугает ее своим поведением. Формула настоящей любви для нее: все или ничего! Она не понимает, как можно не разделять ее взглядов, ведь мысль о том, что если ты взял чью-то жизнь, т.е. полюбил, то должен отдать свою безвозвратно, кажется ей естественной и понятной. Базаров ее взглядов явно не разделяет.

«- А вы думаете, легко отдаться вполне чему бы то ни было?

- Не легко, если станешь размышлять, да выжидать, да самому себе придавать цену, дорожить собой то есть, а не размышляя, отдаться очень легко.

- Как же собою не дорожить? Если я не имею никакой цены, кому же нужна моя преданность?

- Это уже не мое дело: это дело другого разбирать, какая моя цена. Главное, надо уметь отдаться.

<…> – Вы бы сумели отдаться?

- Не знаю, хвастаться не хочу», – отвечает Базаров [28].

После этого разговора Анна Сергеевна серьезно задумывается. В борьбе страсти (символом которой, как и в романе Гончарова «Обрыв», является змея-коса) и разума победил последний. Базаров увидел на следующий день изменения в поведении Одинцовой и бледность ее лица, говорящие о бессонной ночи [28].

Анна Сергеевна думает, что любовь − это обязательно самому раствориться в жизни другого, но в реальности это оборачивается потерей индивидуальности, цельности личности, связей с миром. Один человек как бы становится придатком другого, а значит − быть счастливым в полной мере не может по определению. Он в итоге приходит к мысли, что лучшие минуты жизни человека, которые тот может назвать счастливыми, «вторичны». Она в беседе с Базаровым называет это «намеком на безмерное счастье», но при этом не счастьем как таковым.

Чувство, «внушенное Базарову Одинцовой», «мучило и бесило» его, «возмущало всю его гордость», он с «негодованием сознавал романтика в самом себе», «отправлялся в лес и ходил по нем большими шагами, ломая попадавшиеся ветки и браня вполголоса и ее и себя», когда же ему казалось, что «в Одинцовой происходит перемена», он «топал ногою или скрежетал зубами и грозил себе кулаком» [28]. Увидев проявление страсти Базарова, которая «в нем билась, сильная и тяжелая», «похожая на злобу и, быть может, сродни ей», героиня почувствовала, что ей «стало и страшно и жалко его» [28]. Женщина не думала о том, что может стать объектом ненависти Базарова, не сама как личность, а как причина страсти, которая поглощала юношу, и с которой он не мог справиться. 

После объяснения Базарова Анна Сергеевна промолвила: «Я виновата, <…> но я это не могла предвидеть»[28]. Узнав Базарова, Одинцова не могла предположить, что он способен так полюбить. Ее же только на один миг охватывает тайна страсти: «Она увидела себя в зеркале; ее назад закинутая голова с таинственной улыбкой на полузакрытых, полураскрытых глазах и губах, казалось, говорила ей в этот миг что-то такое, от чего она сама смутилась…»[28]. «Она задумывалась и краснела, вспоминая почти зверское лицо Базарова, когда он бросился к ней…»[28]. И в результате, уважая себя («Как собою не дорожить? Если я не имею никакой цены, кому же нужна моя преданность?»), понимая себя и Базарова («В нас слишком много было… однородного», «мы не нуждались друг в друге»[28]), она «заставила себя дойти до известной черты, заставила себя заглянуть за нее – и увидела за ней даже не бездну, а пустоту, («только намек на счастье») … или безобразие  (« Я боюсь этого человека», – мелькнуло в голове Анны Сергеевны при расставании с Базаровым) [28], и впоследствии вышла замуж “не по любви, но по убеждению за человека «холодного как лед» [28].

Ирина в противоречивости своего характера еще более, по сравнению с Одинцовой, близка женскому типу «гордой красавицы» Достоевского.

Она противопоставлена невесте Литвинова Татьяне. О Татьяне и сам Литвинов, и Потугин говорят как о милой, доброй, святой девушке, с постоянным «лучом солнца на лице», с золотым сердцем и истинно ангельской душой [28].

«Образ Ирины» же воздвигался перед Литвиновым «в своей черной, как бы траурной одежде»[28], «таинственные» глаза ее «как будто глядели <…> из какой-то неведомой глубины и дали» [28].

Е. Ю. Полтавец в статье “Сфинкс. Рыцарь. Талисман” проводит параллель между образами Одинцовой и княгини Р., основываясь на греческом мифе об Эдипе [15]. Однако и Ирину Ратмирову можно отнести к этому типологическому ряду. Павел Кирсанов встретил княгиню на балу и «влюбился в нее страстно» [28]. И Литвинов «влюбился в Ирину, как только увидал ее»[28], «оно» «налетело внезапною бурей» [28], «он чувствовал одно: пал удар, и жизнь перерублена, как канат, и весь он увлечен вперед и подхвачен чем-то неведомым и холодным.

Иногда ему казалось, что вихорь налетал на него, и он ощущал быстрое вращение и беспорядочные удары его темных крыл…» [28].

Оба героя понимают, что эта любовь не принесет им счастья, даже при взаимности, и невозможно будет от нее освободиться. «Тяжело было Павлу Петровичу, – пишет Тургенев, – даже тогда, когда княгиня Р. его любила; но когда она охладела к нему, а это случилось довольно скоро, он чуть с ума не сошел <…>.

Он вернулся в Россию, попытался зажить старою жизнью, но уже не мог попасть в прежнюю колею. Как отравленный, бродил он с места на место…» [28]. С ядом сравнивает и Литвинов свое чувство к Ирине. «Видно, два раза не полюбишь, – думал он, – вошла в тебя другая жизнь, впустил ты ее – не отделаешься ты от этого яда до конца, не разорвешь этих нитей! Так; но что ж это доказывает? Счастье. «Разве оно возможно? Ты ее любишь, положим… и она… она тебя любит…»[28]. Образы судьбы-колеса и любви – бездны – смерти (настоящей или духовной) снова возникают в романе «Дым». Герой говорит Татьяне, что он «погиб», что «падает в бездну» [28]. Автор так объясняет сложность чувств Литвинова и его желание прийти к чему-то определенному: «Людям положительным, вроде Литвинова, не следовало бы увлекаться страстью; она нарушает самый смысл их жизни… Но природа не справляется с логикой, с нашей человеческою логикой; у ней есть своя, которую мы не понимаем и не признаем до тех пор, пока она нас, как колесом, не переедет» [28]. Литвинов проходит все стадии в любви, которые предсказывает ему Потугин: «Человек слаб, женщина сильна, случай всесилен, примириться с бесцветною жизнию трудно, вполне себя позабыть невозможно… А тут красота и участие, тут теплота и свет, – где же противиться?

И побежишь, как ребенок к няньке. Ну, а потом, конечно, холод, и мрак, и пустота… как следует. И кончится тем, что ото всего отвыкнешь, все перестанешь понимать. Сперва не будешь понимать, как можно любить; а потом не будешь понимать, как жить можно» [28].

Уезжает Литвинов из Баден-Бадена «закостеневшим», «иногда ему сдавалось, что он собственный труп везет» [28].

Ирина, являющаяся в романе символом этого «Неведомого», против которого не смог устоять «положительный» человек Литвинов (впрочем, и Потугин), представляет тип женщины-аристократки, находящейся во власти не только света, но и «каких-то тайных» сил. Связь Ирины с великосветским обществом – в ее крови, а также в своего рода «категорическом императиве» ее красоты, которая требует широкой и блестящей арены, где она могла бы себя показать в настоящем свете и действовать. Вне этой атмосферы она не смогла бы жить, и никакая любовь не в состоянии заполнить этого пробела. «Оставить этот свет я не в силах, – пишет она Литвинову, – но и жить в нем без тебя не могу» [28]. А перед этим говорит ему, что любовь не может заменить все в жизни: «Я спрашиваю себя, может ли мужчина жить одною любовью?..» [28].

В этом природа Ирины совпадает с природой Одинцовой. Говоря Литвинову: «Ты знаешь, ты слышал мое решение, ты уверен, что оно не изменится, что я согласна на… как ты это сказал? … на все или ничего … чего же еще? Будем свободны!..”[28], − она сама не верит в свои слова и поспешно меняет свое решение.

Ирина не может разрубить этот гордиев узел и выбрать любовь, потому что считает, что ни женщина, ни – особенно – мужчина не может жить только любовью, так как это может привести к трагедии, что ярко показано в романе Толстого «Анна Каренина».

Ирина живет в обществе и одновременно презирает его. Великосветское общество окружает героев повсюду, даже если оно незримо, то все равно ощущается ими. Оно видится не только в образе появившегося генерала Ратмирова, но и тогда, когда Ирина встречается с Литвиновым в «бальном платье, с жемчугом в волосах и на шее» перед званым обедом [28] или на улице, тогда, когда к ней «подлетает известный дамский угодник мсье Вердие и начинает приходить в восторг от цвета увядшего листа ее платья, от ее низенькой испанской шляпки, надвинутой на самые брови…» [28], или во время решительного объяснения, когда Ирина… перебирает кружева. «Не сердись на меня, мой милый, – говорит она Литвинову, – что я в подобные минуты занимаюсь этим вздором… Я принуждена ехать на бал к одной даме, мне прислали эти тряпки, и я должна выбрать сегодня. Ах! Мне ужасно тяжело!» – произносит она при этом, отворачиваясь от картона, чтобы слезы не испортили кружева» [28].

В заключение романа автор пишет о том, что госпожу Ратмирову «боятся и взрослые, и высокопоставленные лица, и даже особы», боятся ее «озлобленного ума», между тем «муж Ирины быстро подвигается на том пути, который у французов называется путем почестей» [28]. Д. Н. Овсянико-Куликовский пишет, что в лице Ирины Тургенев показал нам образец женщины великосветской, гордой, умной и страстной.

Она наделена большими душевными силами, но они испорчены «роковой порчей» озлобленности, страдания и пошлости. 

Таким образом, героини романов «Отцы и дети» и «Дым» представляют новый женский тип, отличный от типа «тургеневской женщины». В отличие от Натальи Ласунской, готовой пойти за Рудиным к «великой цели», Лизы Калитиной и Елены Стаховой, пытающихся «в одиночку» найти гармонию между личным счастьем и общественным долгом (тем самым они становятся трагическими героинями и несут наказание «за превышение пределов человеческой компетенции» [4]), Анна Сергеевна Одинцова (как переходный образ) и Ирина Ратмирова пытаются обрести счастье в личной жизни. И если Одинцова способна пойти на компромисс, то Ирина находится в ситуации, которая исключает возможность любого выбора и в личностном плане становится трагической героиней.  

Можно сделать вывод, что система женских образов Тургенева наполнена трагизмом. Ярко видна концепция писателя о трагической участи человеческой личности, которая связана с поиском идеала, необходимого России в переломный момент ее истории.

В конце романа Литвинов восклицает: «Ты мне даешь пить из золотой чаши, но яд в твоем питье и грязью осквернены твои белые крылья…» [ 14 ]. Она вышла замуж «не по любви, но по убеждению <…>. Они живут в большом ладу друг с другом и доживутся, пожалуй, до счастья… пожалуй, до любви»[28].

Гений Ивана Сергеевича Тургенева был и остается общепризнанным как  в российской, так и в зарубежной литературе. Его произведения живут в веках и не потеряли актуальности даже в наше непростое время. Богатство образов в его романах дает нам возможность свободы мысли и рассуждений о вечных философских темах.

Среди женских образов у Тургенева принято выделять истинно «тургеневских девушек» и эгоистичных и самодостаточных героинь. Идеалом истинно «тургеневской девушки» можно считать Асю.  

Хочется сказать, что мысли Тургенева близки мне по духу. Каждый день мы с вами встречаем на улицах разных девушек, и в любой из них мы видим черты характера, выделенные Тургеневым  в своих героинях. В городской суете можно увидеть и нежную тонкую «Асю», и «Ирину», которая заботится о своем благополучии, и множество других женских образов, выделенных писателем. Более того, часть характера той или иной девушки присутствует в разной степени в каждой из нас. Поэтому я считаю, что пусть и книжный, выдуманный, но все же опыт этих женщин каждая из нас в разной степени должна примерить на себя. Ведь так часто мы делаем тот же выбор, что делали героини Ивана Сергеевича Тургенева, а иногда и совершаем их же ошибки. Мне кажется, что для того, чтобы этих ошибок в нашей жизни стало меньше, каждой женщине и девушке стоит задуматься, проанализировать и понять тургеневские характеры, а главное − увидеть, к каким последствиям  могут привести их те или иные особенности.