СОУЧАСТНИКИ ПРЕСТУПЛЕНИЯ И ИХ ХАРАКТЕРИСТИКА

Современная динамика преступности, изощренность и активное проявление ее организованных форм заставляют специалистов и законодательные органы активизировать работу по усилению уголовно-правовой борьбы прежде всего с групповой и организованной преступной деятельностью. Известно, что преступление, совершенное группой лиц, когда в нем участвуют несколько исполнителей, а тем более если такая группа отличается устойчивостью и организованностью, всегда считалось наиболее опасным и влекущим повышенную уголовную ответственность.

Необходимость дифференцировать ответственность в зависимости от формы объединения преступников, и в частности от степени организованности и устойчивости преступных групп, была вызвана степенью «концентрации» организованной преступности. Если до начала реформ организованных преступных проявлений насчитывались всего лишь единицы, а создание организованной преступной группы считалось исследователями как «редко отмечаемое явление, не оказывающее заметного влияния на судебную практику», то уже в 1995 г. на учете в МВД России состояло свыше 150 преступных сообществ. В дальнейшем наблюдалась тенденция к росту. Так, по данным МВД России, в стране на начало 2008 г. действовало 400 крупных и устойчивых преступных сообществ.

О серьезной угрозе национальным интересам со стороны организованной преступности говорит то, что после распада СССР было незаконно вывезено в основном из России, по примерным оценкам, около 27 млрд. фунтов стерлингов. Это вызвало адекватную реакцию законодателя на состояние динамики организованной преступности. Действующим отечественным уголовным законом взят курс на решительное усиление репрессивных мер в отношении участников организованных преступлений. С другой стороны, объявленная приоритетной уголовная политика, ориентированная на правовое государство, потребовала дальнейших научно обоснованных разработок института дифференциации уголовной ответственности за совместную преступную деятельность в целом. Поэтому заявленная проблематика, судя по множеству неурегулированных положений института соучастия, продолжает оставаться весьма актуальной.

В сравнении с предшествующими редакциями действующий уголовный закон существенно дифференцировал ответственность соучастников в зависимости от способа соединения их преступных действий в совершаемом преступлении. Так, применительно к организованным формам преступной деятельности определен и дифференцирован объем уголовной ответственности для организаторов и руководителей: они помимо повышенной ответственности за организаторскую деятельность отвечают также за все совершенные организованной группой или преступным сообществом преступления, если они охватывались их умыслом. В связи с этим представляется важным, что и последние новеллы гл. 7 «Соучастие в преступлении» УК РФ вплотную касаются групповых и организованных форм преступности, уголовно-правовой борьбе с которыми законодатель придает первостепенное значение.

На этом фоне остроту проблеме дифференциации уголовной ответственности придает динамика групповой и организованной преступной деятельности, ее качественных показателей. Практика подтвердила весьма значительный систематический рост групповой преступности и обоснованность тревоги ученых.

Но дело не только в том, что за период начавшихся в стране реформ преступные посягательства стали более чем в полтора раза чаще совершаться в групповой их форме. Наблюдается опасная тенденция качественного роста данного показателя. Так, согласно статистическим данным управления Судебного департамента в Краснодарском крае доля преступлений, совершенных групповым способом, категории небольшой тяжести составила всего 2,7 %, средней тяжести — 15,3 %. В то же время тяжкие и особо тяжкие преступления совершались в группе соответственно 28,4 и 53,6 % <4>.

Заслуживает внимания также тот факт, что наиболее часто стали совершаться групповым и организованным способом преступления, представляющие повышенную общественную опасность. Например, похищение человека и незаконное лишение свободы совершены в группе в 85 случаях из 100, разбои — 77,8 %, вымогательство — 71,2 %, мошенничество — 51,7 %, изнасилование — 47,2 %. Если показатель групповой преступности оценивать по возрастным категориям, то наивысший его уровень наблюдается среди лиц, совершивших преступления в несовершеннолетнем возрасте, — 76,5 %.

Приведенные данные в достаточной мере определяют контуры групповой преступности и могут служить ориентирами для правоприменительной и законодательной практики, а также для уголовно-правовых и криминологических исследований. Однако как при научных исследованиях, так и в правоприменительной практике специалисты постоянно сталкиваются с трудностями, связанными с отсутствием четких критериев дифференциации, разграничения составов сложного соучастия и таких его видов, как групповое и организованное преступление. Именно последнее представляет особый научный и практический интерес. По мнению А.И. Арестова, «только всестороннее и глубокое познание феномена организованной преступной деятельности позволит определить реальные пути и средства противодействия ей, что невозможно без разработки правовых и криминологических вопросов предупреждения организованной преступности».

Актуальность проблем реального применения закона, направленного против организованной преступности, обусловлена явно недостаточной научно обоснованной разработкой вопросов, связанных с дифференциацией уголовной ответственности соучастников при различных формах и видах соучастия в преступлении. Причем весьма сложно выделить из разновидности деяний совместной преступной деятельности не только средства, но и, что более важно, основания дифференциации ответственности лиц, признанных виновными в соучастии в преступлении.

Этим в значительной степени объясняются трудности определения понятия организованной преступности, ее реальных масштабов и динамики. И если указанные трудности относятся в основном к проблемам криминологии, то отсутствие четких критериев определения организованной преступной деятельности как уголовно-правового понятия выявило насущную проблему уголовного права, проблему основания дифференциации ответственности лиц, участвующих в такой деятельности, в ее организации либо в руководстве ею.

Отсутствие законодательного определения такой формы соучастия, как организованная преступная деятельность, которая по степени общественной опасности на порядок выше степени опасности обычных групповых преступлений, позволяет оставаться актуальными проблемам групповой, организованной и профессиональной преступности. К тому же организованная преступность государственной статистикой не регистрируется. Можно по-разному относиться к этому, но такова реальность. Поэтому понятие организованной преступности сейчас не поддается операционному анализу и не может быть раскрыто через регистрацию отдельных преступных групп. Также необходимо учитывать, как уже отмечалось в литературе, что группы имеют самый различный характер: от действительно организованных до фактически случайного совершения преступлений соисполнителями.

Не влияют на вывод о невозможности операционного объективного анализа групповой и организованной преступности периодически появляющиеся сообщения о выборочных данных, характеризующих указанные криминологические категории. Хотя они, несомненно, представляют научный и практический интерес. Однако оперировать указанными данными допустимо лишь с учетом постоянно меняющейся разницы между зарегистрированным и фактическим количеством таких деяний, подтвержденным судебно-следственной статистикой. Эта разница, как показали проведенные обобщения, по разным регионам соответствует от 5- до 14-кратным пропорциям. Поэтому специалистами все настойчивее обращается внимание на проблему законодательного определения понятия организованной преступной деятельности и кардинального упорядочения отечественной уголовной статистики [3].

Список литературы:

1. Арестов А.И. Криминологические и уголовно-правовые меры борьбы с организованной преступностью. — М., 2011. С. 4.
2. Марогулова И.Л. Некоторые вопросы квалификации убийства // Журнал российского права. 2010. № 2.
3. Шарихин А.Е. К вопросу о формах борьбы с преступностью в различных моделях государственного устройства // Российский следователь. 2011. № 6.