К вопросу об ответственности единоличного исполнительного органа юридического лица

Правовой статус генерального директора как субъекта корпоративных правоотношений представляет особый интерес для изучения ввиду того, что является ключевой фигурой, которая осуществляет руководство организацией, действует без доверенности от имени юридического лица, выполняет функции единоличного исполнительного органа. [11 C.6]

Правомерно было бы отметить, что именно генеральный директор, являясь единоличным исполнительным органом, принимает большинство организационных решений, определяющих функционирование организации. Очевидно, от профессионализма, навыков, достаточного уровня квалификации зависит успешность деятельности предприятия, а как следствие, судьба капиталовложений многих участников.

Идеально, если пост генерального директора занимает специалист, обладающий не только необходимыми навыками в области корпоративного взаимодействия, но и готовый реализовывать свой потенциал в соответствии с целями создания организации.

Ситуация кардинально меняется, когда деятельность руководителя, пусть и профессионального, идет в разрез с общеустановленными целями и прикрывается вуалью «естественных хозяйственных сделок», при которых, как писал М.И. Кулагин: «представляется возможным «запустить руку в карман предприятия», обставляя это соответствующими формальными операциями». [12]

Вероятнее всего, риск возникновения описанной ранее ситуации минимизируется, если генеральный директор по совместительству является учредителем организации.

Предположение основано на том, что при указанных обстоятельствах лицо будет заинтересовано в сохранении собственных капиталовложений, что предполагает проведение грамотного руководства.

Высказанное мной предположение является стройной фикцией, поскольку не всегда руководитель, имеющий долю в организации, откажется от применения корыстных механизмов при ведении бизнеса.

Теория, при которой совмещение интересов учредителя и директора в одном лице способствует организации «безопасного» для остальных учредителей бизнеса, к сожалению, не подтверждается судебной практикой, отражающей механизмы создания «подставных фирм», заключения фиктивных сделок[2], проведения необоснованных выплат премий[3] и т.д.

Статус единоличного исполнительного органа, предполагающий широкой комплекс правомочий в области корпоративного управления, заставил задуматься о механизмах привлечения к ответственности управляющего в случае злоупотребления правами.

Интересно разобраться, как законодатель определяет критерии неправомерного поведения руководителя, способствующего взысканию с него убытков в пользу юридического лица.

Гражданское законодательство п.3 ст. 53 ГК устанавливает, что орган юридического лица должен действовать в интересах юридического лица добросовестно и разумно.

По мнению Е.Богданова, «под добросовестностью участников гражданских правоотношений следует понимать субъективную сторону их поведения, т.е. когда они не знали и не могли знать о правах третьих лиц на соответствующее имущество или об иной своей неуправомоченности».[6]

В.И.Емельянов полагает, что лицо признается добросовестным в том случае, когда оно действует без умысла причинить вред другому лицу, а также не допускает легкомыслия (самонадеянности) и небрежности по отношению к возможному причинению вреда. [10]

В отношении презумпции факта добросовестности действий руководителя юридического лица существует правовая дискуссия. Некоторые авторы, ссылаясь на п.3 ст. 10 ГК РФ, указывают, что добросовестность и разумность лиц, зафиксированных в ст. 71 закона «Об акционерных обществах» презюмируется.

А.А. Маяковская полагает, что ссылка на п.3 ст. 10 ГК в данном случае некорректна, поскольку ст. 71 закона «Об акционерных обществах» не ставит защиту чьих-либо прав в зависимость от добросовестности и разумности управляющих. [13]

Очевидно, что при осуществлении предпринимательской деятельности органы юридического лица должны действовать в соответствии с законом и уставом, руководствуясь целесообразностью и хозяйственной выгодой. Необходимо отметить, что п.3 ст. 53 ГК РФ устанавливается презумпция невиновности юридического лица при осуществлении своей компетенции и доказывается участниками хозяйственного общества, требующими возмещения убытков. [4]

Термин «ответственность», лежащий в основе проводимого анализа, неизбежно заставляет рассмотреть категорию вины применительно к органам управления юридического лица.

Необходимо разобраться, что представляет собой вина: субъективное отношение к противоправному поведению или несоответствие поведения объективным стандартам?

Если рассматривать вину руководителя как субъективное отношение к противоправному деянию, то получается, что руководители, которые в силу профессиональной непригодности не осознавали характер совершаемых действий, от ответственности будут освобождаться. [5]

Такая позиция не представляется справедливой в полной мере. Очевидно, что суд при выяснении наличия вины будет проводить сопоставительный анализ с поведением среднестатистического человека, оказавшегося в аналогичной ситуации.

Вызывает обоснованное опасение, что суд сформирует усредненную модель специалиста с набором навыков «профессионала» в области управления бизнесом.

Подобная ситуация приведет к тому, что от ответственности будут освобождаться лица, в полной мере осознающие сомнительность своего поведения, однако, «подстилающие соломинку» в виде стандартного набора действий.

Правовые основания для привлечения к ответственности единоличного исполнительного органа организации вызывают множество вопросов.

К сожалению, наличие Постановления Пленума ВАС «О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица», не вносит ясность.

Так, вызывает сомнение положение, в соответствии с которым истец обязан доказать наличие убытков (п.2ст15ГК РФ), а так же то, что убытки причинены юридическому лицу виновными действиями директора. В абз. 2 п.1 Постановления Пленума ВАС «О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица» указывается, что вина директора находится в прямой зависимости от его недобросовестных и неразумных действий.

Возникает парадоксальная ситуация, при которой вина директора определяется нарушением обязанности действовать добросовестно и разумно, но при этом бремя доказывания возлагается на истца.

Гражданское законодательство не раскрывает категорию вины.

Отражение можно найти лишь в специальных законах об «ООО», «АО». Однако анализ положений специальных законов не указывает, что вину должен доказывать истец.

В своих рассуждения автор научной публикации Т.С. Бойко высказывает предположение о том, что Постановление Пленума ВАС «О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица» закрепляет вину директора. Вывод напрашивается посредством анализа Постановления Пленума ВАС и п.1 ст. 401 ГК РФ о признании лица невиновным ввиду исполнения им обязательства при применении необходимой заботливости и осмотрительности.

Следовательно, возложенная обязанность доказывания вины на истца свидетельствует о доказывании вины директора. [7]

Плешков Д.В. считает, что «вина руководителя, причинившего убытки обществу, должна презюмироваться - подобно тому, как презюмируется вина лица, нарушившего обязательство.

Такой подход стимулирует руководителя к хранению доказательств, свиде­тельствующих об обстоятельствах принятия того или иного решения». [14]

Не безосновательно вызывает сомнение формулировка о действиях при наличии конфликта между личными интересами директора и интересами юридического лица, а также при наличии заинтересованности в совершении сделки.

Описанные основания явно свидетельствуют о недобросовестном поведении в случае, если информация о совершении таких сделок не придавалась огласке, совершалась тайно.

Будет ли действовать рассмотренное ранее основание, если директор поставил в известность общее собрание, действовал с разрешения и при соблюдении процедуры согласования сделки?

Представляется интересным рассмотреть ответственность директора при ситуации, когда решение было принято с одобрения коллегиального органа юридического лица.

Ведь возможно развитие событий, при которых коллегиальный орган, несмотря на приводимые аргументы директора, настоял на принятии определенного решения.

Не секрет, что отдельный человек, попадая в какой-либо коллектив, теряет свои личностные особенности и подчиняется закономерностям организации. Подтверждением может служить психологическая теория Густава Лебона, заключающаяся в том, что «индивид очень легко приносит в жертву свои личные интересы интересу коллективному». [9]

Логика заставляет снять ответственность с директора, который заранее согласовал принятие решения, получил одобрение, или даже принял решение по поручение коллегиального органа.

А.В. Габов отмечал, что «…если единоличный исполнительный орган был лишь исполнителем воли коллегиального органа, не имел отношения к инициации рассмотрения сделки, то привлекать его к ответственности - значит привлекать к ответственности невиновное лицо, что неправильно». [8]

Логика законодателя направлена в кардинально противоположном направлении. Ввиду того, что директор несет самостоятельную обязанность действовать в интересах юридического лица, стратегически неверные действия, повлекшие причинение убытков для юридического лица, пусть и одобренные советом, не снимают с директора ответственности.

Факт одобрения экономически невыгодной сделки советом директоров, возлагает лишь обязанности нести солидарную ответственность.

Как отметила Т.С. Бойко: «Представляется целесообразным придерживаться принципа разделения компетенций и ответственности органов управления юридического лица. Единоличный исполнительный орган или члены коллегиального исполнительного органа должны нести ответственность только в случае неразумного и недобросовестного исполнения ими обязанности по раскрытию и предоставлению всей необходимой для принятия решения информации совету директоров и участникам юридического лица». [7]

О недобросовестности и неразумности свидетельствует также действия не в интересах юридического лица.

Неясным остается, какой смысл вкладывает законодатель в определение «интересы юридического лица».

Ввиду специфики предпринимательских отношений, существования обычного предпринимательского риска, юридическое лицо априори не может на постоянной основе действовать исключительно в собственных интересах. Получается, любую сделку, которая привела к имущественным потерям, можно подвести под «действие не в интересах юридического лица». Представляется, что на законодательном уровне уместным было бы четко сформулировать дефиницию интересов юридического лица.

Еще одной ситуацией, презюмирующей недобросовестность действий директора, является совершение сделки на заведомо невыгодных для юридического лица условиях.

Вероятно, логика законодателя сводится к тому, что невыгодные для юридического лица условия должны носить явный характер злоупотреблений. Однако, отсутствие четких критериев «выгодной сделки» вновь дают возможность задуматься: можно ли считать выгодной сделкой безубыточные сделки?

А что если, сделка хоть и была убыточной, но сумма потерь оказалась намного меньше прогнозируемых при схожей экономической ситуации?

Ответ на этот вопрос дает Д.В. Плешков, который утверждает, что: «факт осознания возможной или неизбежной вредоносности действия для общества еще не означает недобросовестности лица.

Если руководитель осознает вредоносность собственных действий, но желает совершить их для предотвращения еще большего вреда (при условии, что этот вред не может быть предотвращен иначе), и принимает все необходимые меры для минимизации негативных последствий либо для их упреждения, то его действия следует считать добросовестными». [14]

Помимо того, что законодатель вновь оставил возможность неоднозначно толковать формулировки, он еще обременил суд необходимостью проводить экономический анализ целесообразности и разумности сделки.

Создается ситуация, при которой бизнес-ошибки, неизбежно присутствующие в предпринимательской деятельности, могут рассматриваться судом как основания для возмещения руководящим органом убытков.

Олицетворением недобросовестности и неразумности также является принятие решений без учета известной информации или при ситуации, когда директор не совершил действий, направленных на получение коммерчески значимой информации.

Парадоксально, но причиной провальных коммерческих сделок является именно отсутствие необходимой информации.

Означает ли требование законодателя о совершении сделки при полной осведомленности о платежеспособности контрагента необходимость прибегать к самостоятельным проверкам партнеров, мониторингу их финансовой деятельности или достаточно использовать общедоступную информацию, предоставляемую самим участником?

Вероятно, в данном случае определить критерии действий, необходимых для поиска информации в достаточном объеме, крайне затруднительно.

Ответом на поставленные вопросы будет являться судебная практика.

Анализ законодательства, регулирующего вопросы ответственности генерального директора за недобросовестные действия, существенно снижает привлекательность высокой должности.

Отсутствие четких формулировок, расплывчатость определений, а как следствие, разрозненность судебной практики заставляет задуматься о том, что фактически любую бизнес ошибку можно квалифицировать как недобросовестное действие. Дополнительное опасение вызывает обстоятельство, при котором экономическим анализом будет заниматься суд.

Хотя, не стоит быть столь категоричным в отношении последнего опасения. Можно предположить, что судебная практика пойдет по пути западной концепции под названием «business judgment rule»(правило делового решения), в соответствии с которой презюмируется, что директор принимает решения добросовестно, в интересах компании, а суды не исследуют результат деятельности директора, а оценивают процесс принятия решения директором с позиции степени его информированности, добросовестности, соблюдения интересов компании. [15]

Хотелось бы привести мнение ряда зарубежных экспертов, которые считают, что необходимо расширить круг лиц, ответственных перед обществом за убытки. Ст. 71 ФЗ «Об акционерных обществах» четко ограничивает ответственных субъектов.

Однако четкая позиция законодателя по этому вопросу делает невозможным привлечение к ответственности лиц, не включенных в перечень, но чьи действия существенно влияют на финансовое положение общества. Как отмечала Чеховская С.А., в соответствии с действующим законодательством, если лицо является заместителем генерального директора по финансовым вопросам в обществе, но не входит ни в правление, ни в совет директоров, то формально к нему не применяется вышеназванная статья. [15]

В российской практике уже есть случаи неприменения ответственности по ст. 71 ФЗ «Об акционерных обществах» к заместителю директора, поскольку лицо не входит в круг лиц, перечисленных в законе. [1]

Кроме того, представляется необходимым вынести на рассмотрение ряд поправок, касающихся ответственности единоличного исполнительного органа, взяв при этом за основу лучшую корпоративную практику развитых стран. Очевидно, невозможно ограничиться только декларативными нормами, устанавливающими обязанность действовать разумно и добросовестно в интересах юридического лица.

Необходимо создать и обеспечить систему защиты для лиц, вынужденных в силу своего должностного положения принимать рискованные решения.

В своем стремлении обеспечить возможность взыскания убытков с исполнительного органа, законодатель разрушат бизнес активность.

Предпринимательская деятельность директоров ставится в жесткие рамки, выход из которых грозит привлечением к ответственности. Вероятно, решением проблемы могло бы стать страхование ответственности директоров. Кроме того, представляется обоснованным подход, при котором будет происходить расширение круга ответственных перед юридическим лицом субъектов.