Принудительный труд заключенных в экономической системе советского государства военного и послевоенного времени (1941-1953 годы)

Forced labor of prisoners in the economic system of the Soviet state of the military and post-war period (1941-1953)

Ivan Uporov

Doctor of Historical Sciences, Ph.D., Professor Krasnodar University of the Ministry of Internal Affairs of Russia, Russia, Krasnodar

Petr Bondarev

Ph.D., teacher Krasnodar University of the Ministry of Internal Affairs of Russia, Russia, Krasnodar

Аннотация. В статье рассматриваются некоторые аспекты, связанные с привлечением заключенных, содержавшихся в местах лишения свободы, на строительство и эксплуатацию крупнейших народнохозяйственных объектов в военный и послевоенный периоды. Анализируются научные труды по заявленной теме, документальные свидетельства бывших осужденных, нормы Указа 1943 г. о ведении каторжных работ. Выявляются основные тенденции, отмечается противоречивая оценка эксплуатации труда заключенных, имея в виду, что без нее военно-экономический потенциал был бы значительно снижен.

Abstract. The article deals with some aspects related to the involvement of prisoners held in places of deprivation of liberty for the construction and operation of major national economic facilities during the military and postwar periods. Analyzed scientific works on the stated subject, documentary evidence of former convicts, the provisions of the decree of 1943 on the conduct of hard labor. The main trends are revealed, there is a contradictory assessment of the exploitation of prisoners' labor, bearing in mind that without it the military and economic potential would be significantly reduced.

Ключевые слова: принудительный труд; заключенные; лагеря; экономика; эксплуатация; война; советская власть; государство; ГУЛАГ.

Keywords: forced labor; prisoners; camps; economy; exploitation; war; Soviet power; state; GULAG.

В период Великой Отечественной войны значимость экономи­ческого фактора в деятельности уголовно-исполнительных учреждений существенно возросла, что вполне объяснимо, учитывая военно-стратегическое положение СССР в те годы. Когда начались военные действия, на укрепление экономического потенциала советского государства были направлены «почти 2 млн заключенных, из них в промышленность – 310 тыс. человек, лесную промышленность – 320 тыс., горно-металлургическую промышленность - 171 тыс., строительство же­лезных дорог - 448 тыс., аэродромное и шоссейное строительство - 268 тыс., строительство оборонительных сооружений - 200 тыс. человек. Наи­более значительными сферами в производстве чисто военной продукции заключенными были выпуск мин, гранат, авиабомб, запалов), спецукупорки для боеприпасов, средств связи и других изделий» [4, с. 29]. Все управление вопросами трудоиспользования заключенных сосредо­точивалось в ГУЛАГе, подразделения которого в виде крупных ИТЛ находились преимущественно в отделанных районах, которых не коснулись военные действия, что позволяло сосредотачивать усилия на производственной деятельности, направленной на укрепление военно-экономической мощи Советского Союза.

При этом многие ИТЛ формировались специально для решения определенных задач военного характера.

Это хорошо видно на примере Тагиллага, образованного в ноябре 1941 г. для сооружения 2-й очереди Ново-Тагильского металлургического комбината, объектов рудничного хозяйст­ва. Как отмечается в литературе, «по состоянию на декабрь 1941 г. списочный состав заключенных охватывал 3587 человек. Однако уже к февралю 1942 г. их численность увеличилась до 5250, а к концу этого года - до 43000 чело­век. Руками самих же заключенных в кратчайшие сроки было создано крупное лагерное хозяйство. По состоянию на май 1943 г. Тагиллаг состоял из 18 лагерных подразделений, расположенных в радиусе от 30 до 200 километров от места расположения основных объектов. В связи с таким масштабом строительство и лагерь разбивались на районы, которые привязывались к определенным хозяйственным единицам.

Заключенные возводили коксовые батареи, доменные печи, авто­ремонтный завод, литей­ные и прокатные цехи, плотины, водопроводы и многие другие объекты» [6, с. 11]. Труд заключенных был преиму­щественно ручным и тяжелым, продолжительность рабочего дня как правило составляла более десяти часов. Питание заключенных было далеким от нормативного, то же касалось и медобслуживания. В результате имела место высокая смертность. В том же Тагиллаге в 1943 г. умерло 7090 заключенных. А в целом по стране только в одном в 1942 г. в ИТЛ умерли по разным причинам 248 877 человек [5, с. 58]. Аналогичное положение на­блюдалось и во многих других лагерных подразделениях ГУЛАГа. Можно констатировать, что благодаря прину­дительному труду заключенных Урал превратился в опорную базу военной промышленности нашей страны. Объективно привлечение их в огромных количествах способствовало про­цессу урбанизации ранее малонаселенного региона, превращению его в крупнейшую промышленную базу.

Однако, как справедливо замечает В.М. Кириллов, «в то же время это привело к колоссальной деформации морали и нравственности уральцев и невольных мигрантов, среди которых формировался новый тип человека - надломленного, привыкшего жить тя­желым нелюбимым трудом, молчаливого и покорного государствен­ному насилию» [4, с. 36] В этой связи следует заметить, что в период Великой Отечественной войны в СССР неко­торое время действовал такой вид наказания, как каторжные работы, которые были установлены Указом Прези­диума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 г. [12] Этот документ официально не публиковался, поэтому для широкой общественности он стал доступен лишь в конце 1980-х гг. Каторжные работы пред­назначались для фа­шистских убийц, предателей, пособников оккупантов, наказание составляло как правило 10-20 лет лишения свободы.

Приговоры выносили военные трибуналы, а после окончания вой­ны - особые совещания, причем эти решения обжалованию не подлежали. Содержались каторжане в отдельных лагпунктах (а позже, с 1948 г., в особых ИТЛ). Рабочий день заключенных этой категории длился 10 часов, фактически же, с учетом времени на дорогу туда и обратно эта цифра увеличивалась на два- три часа. До 1947 г. труд каторжников совершенно не оплачивался (затем, до 1953 года, пока действовало это наказание, они получали некоторое де­нежное вознаграждение). Этой категории заключенных запрещалось полу­чение писем, посылок, денежных переводов от родных и близких. Существо­вание каторжных лагерей держалось в секрете.

По некоторым свидетельст­вам, в такой лагерь, находившийся под Норильском, за восемь лет ни разу не посетил прокурор; даже прокуратура Норильского ИТЛ не имела пол­номочий вмешиваться в деятельность этих спецлагерей [7, с. 69]. В целом же оценка экономи­ческого потенциала заключенных в годы Ве­ликой Отечественной войны достаточно подробно проанализирована в лите­ратуре, и прежде всего В.А. Пронько и В.Н. Земсковым [9; 3]. При этом ученые брали за основу доклад о работе Главного управ­ления исправительно-трудовых лагерей и колоний НКВД СССР за годы оте­чественной войны, подготовленный в августе 1944 г. для наркома внутрен­них дел СССР Л.П. Берии и введенный в научный оборот сравнительно недавно. В связи с этим мы не счита­ем необходимым более подробно останавливаться на данном вопросе.

После окончания войны перед ГУЛАГом были поставлены новые задачи в рамках 4-й пятилетки – в частности, «только на строительстве железных дорог следовало освоить 5,5 млрд рублей - почти в два раза больше, чем за предыдущую пятилетку. Предстояло построить в пять раз больше шоссейных дорог, на 18 % увели­чить добычу угля. На строительстве предприятий цветной металлургии было запланировано освоить 3 млрд рублей, на строительстве БАМа - 4 млрд руб­лей. Предстояло также завершить строительство автомобильных дорог Москва-Минск, Москва-Харьков, Москва-Ленинград, Харьков-Симферополь, Ленинград-Таллин, Смоленск-Рига, Харьков-Киев, Москва-Брест и др. Для решения этих: задач ряд крупных ИТЛ были передислоцированы, в частности, для продолжения строительства Байкало-Амурской железной дороги» [11, с. 175-176].

Условия содержания заключенных в местах лишения свободы после окончания войны были улучшены, в частности, они могли получать за свой труд определенное денежное вознаграждение – например, «Анарлаге на основании приказа N 298 от 13 июля 1950 г. по ИТЛ за­ключенным после всех вычетов выдавалось на руки от 40 до 200 рублей ежемесячно (для сравнения - вольнонаемный шофер получал 1100 рублей, уборщица - 410, стрелок ВОХР - 240 рублей). По сравнению с довоенным и военным временем это был, конечно, шаг вперед. В целом достаточно умеренной выглядела, во всяком случае формально, рабочая нагрузка по распорядку дня (в том же Анарлаге он выглядел следующим образом: подъем в 6 утра, туалет с 6 до 6.20, завтрак – с 6.20 до 7, утренняя поверка - с 7 до 7.15, развод - с 7.15 до 7.30, начало работы в 8 часов, обед-с 12.30 до 13.30, окончание работы - в 18.00, санобработка и культпросвет- работа с 20 до 22.30, далее вечерняя поверка и отбой - в 23 часа). В декабре 1958 г. приказом МПС СССР N 3001 железнодорожная линия протяжен­ностью в 720 километров была сдана в эксплуатацию и включена в состав Восточно-Сибирской железной дороги» [2, с. 23].

Тем не менее труд заключенных по-прежнему оставался мало­эффективным. Несмотря на то, что в НКВД были сосредоточены огромные людские ресурсы (в лице заклю­ченных) и огромный штат инженерно-технических работников разного профиля, он не мог все же полноценно заменять специализированные от­расли народного хозяйства, имевшие соответствующий опыт, научно-экспериментальную базу, систему подготовки кадров и т. д. Работая в ос­новном «на ура», без должных подготовки, изысканий и расчетов, стремясь к внушительности цифр, руководители ГУЛАГа и их подразде­лений нередко допускали крупные просчеты, наносившие государству зна­чительный экономический ущерб. Практически по всем крупным объек­там, где привлекались заключенные, наблюдались нерасто­ропность, пере­бои со снабжением стройматериалами, технические ошибки, случался, и до­вольно часто, и неисправимый брак. Были случаи, когда на отдельных объектах оказывался в итоге не­нужным уже выполненный огромный объем работ. Так, «согласно постанов­лению Совета Министров СССР на дальневосточном побережье была начата секретная стройка N 506 (сооружение тоннеля под проливом Невель­ского). Там работало около 13 000 заключенных (в 1951 г.), которые, соглас­но постановлению Совета Министров СССР, должны были быть годными «к тяжелому физическому труду в суровых климатических условиях». В итоге же, спустя два года после начала работ (были проложены, в частно­сти, 26 километров рельсовых путей, 75 - автодорожного покрытия, введе­ны в эксплуатацию кирпичный, известковый, лесо- и шпалозаводы), все это было заброшено, так как такой объект оказался не востребованным» [8, с. 24-25]. Аналогично, но еще в больших масштабах, обстояло дело со строительст­вом железной дороги Салехард-Игарка (совершенно секретное решение Совета Министров СССР от 4 февраля 1947 г.), продолжавшееся около шести лет; эта магистраль получила название «мертвой дороги» [1, с. 8-15], поскольку итог этой незавершенной стройки оказался не нужным государству, которое после смерти Сталина потеряло интерес к сооружению трансмагистрали.

Делая сопоставление с петровской эпохой, когда, как известно, каторжане также активно привлекались для общегосударственных экономических задач, зададимся вопросом: имело ли Советское государство в рассматриваемый период альтернативу, то есть мог­ло ли оно отказаться от рабочей силы заключенных? Как нам представ­ляется, при сложившейся системе го­сударственного управления, характеризуемой резким усилением прин­ципа централизации и недостаточно эффективными производственными отношениями, государство было «обречено» использовать лиц, лишен­ных свободы, на наиболее тяжелых и масштабных работах. В противном случае экономика не досчиталась бы значительной прибавки, причем в та­кой степени, что, на наш взгляд, могло на порядок снизить экономическую и, следовательно, оборонную (военную) мощь. С учетом весьма сложных и напряженных отношений Советского го­сударства на международной арене данное обстоятельство могло серьезно подорвать его внешне­политические позиции (в этой связи в литературе справедливо отмечает, что «международная обстановка требовала крутого подъема всех отраслей народного хозяйства», и при реализации этой за­дачи ИТУ учитывались в качестве важнейшего резерва экономики» [11, с. 168]. Кроме того, если оцени­вать деятельность исправительно-трудовой системы в целом, то, по заме­чанию Н.А .Стручкова, лагеря были необходимыми элементами той репрес­сивной государственной машины, которая начала действовать еще в 1920-30-е гг. [10, с. 22]. Поэтому в рамках выбранного страной социали­стического устройства общества альтернативы не было; в этих рамках мож­но, по нашему мнению, говорить об объективном характере влияния экономического фактора на формирование государственной пени­тенциарной политики (суть которой - предельно возможное использова­ние труда осужденных преступников). Если вновь обратиться к временам Петра I, то разница в альтернативности заключается в том, что тогда без эксплуатации труда преступников государству грозило лишь опре­деленное снижение его экономического потенциала при сохранении госу­дарственной безопасности; в советский же период под угрозу могло быть поставлено само существование советского строя.

Вот таким обра­зом интересы большой политики оказались в непосредственной связи с назначением и исполнением наказания в виде лишения свободы. И одновременно стремление государства максимально эксплуатировать труд заключенных, на наш взгляд, сыграло весьма негативную роль на правосознание в советском обществе, то есть, это явление имеет чрезвычайно противоречивый характер.