Либеральные и религиозные ценности: к проблеме совместимости

Liberal and religious values: to the problem of compatibility

Anton Golovchenko

candidate of political sciences, associate professor, Saratov State University, Russia, Saratov

Аннотация. Данная научная статья посвящена одной из важных проблем, такой как развитию либерализма в РФ и влиянию на него религиозных ценностей.

Abstract. This scientific article focuses on one of the most important problems such as the development of liberalism in the Russian Federation and the influence of religious values on it.

Ключевые слова: либерализм, религиозные ценности, совместимость либеральных и религиозных ценностей.

Keywords: liberalism, religious values, compatibility of liberal and religious values.

Либерализм был первой метаидеологией, в основу которой было заложено достаточно противоречивое отношение к религии и религиозным ценностям. С одной стороны, провозглашалась свобода мировоззрения и выбора для каждого гражданина в своем индивидуальном отношении к миру, к человеку, к обществу. С другой стороны, либерализм был первой атеистической идеологией, сторонники который обосновывали борьбу против консерватизма, основанного на признании непреходящей значимости традиционалистских ценностей, основанных, прежде всего на религиозных ценностях. Поэтому проблема совместимости либеральных и религиозных ценностей изначально стала отправной точкой, в том числе и внутри сторонников либерального лагеря.

Не случайно, что национальные версии либерализма, заложившие основу многих политических и социально-экономических преобразований, также оказались различными. По мнению А.А. Кара-Мурзы, многие из них заложили «в основу национальных вариантов либерализма прямую религиозную санкцию» и поэтому «дали свои политические плоды, в то время как отечественный либерализм в очередной раз оказался легковесен, не сумев обрести надежную метафизическую опору» [5, с. 122].

На причину разрыва между демократическими и христианскими традициями в России указывал в свое время Ф.А. Степун, который будучи в эмиграции отмечал, что «Явленную французской революцией историческую связь между просвещенческим атеизмом и политическим свободолюбием и славянофилы, и западники приняли, в конце концов, за связь не только историческую, но и метафизическую. Отсюда славянофильская глухота на общественно-политическую свободу и западническая враждебность к религии и церкви» [6, с. 331]. Как представляется, это обусловлено тем, что в России в 19 веке в большей степени была известна именно французская версия либерализма, в которой атеистическая, антиклерикальная составляющая была не только обоснована теоретически, но и показала на практике свою воинствующую суть во время Великой Французской революции.

Некоторые исследователи отмечают определенную схожесть христианской и либеральной мировоззренческой и ценностной систем, центральное место в которой занимает ценность личности и «связанные с ней ценности ее прав и свобод. Но нужно понимать, что эта схожесть является иллюзорной, формальной, при которой наличествуют принципиальные содержательные отличия и противоречия. Эти отличия сводятся к тому, что в христианстве рассматриваемые ценности имеют абсолютный божественный источник, а, значит, наделены абсолютным нравственным измерением; в либеральной же парадигме все эти ценности имеют исключительно человеческий, относительный и конвенциональный источник, а, значит, лишены абсолютного нравственного измерения» [4].

Расхождение большинства представителей российского либерализма 19-20 столетий в толковании уникальности каждой отдельной личности и индивидуальной свободы с христианским ее пониманием обусловлено тем, что взаимоотношение российского государства и православной церкви пошло по особому пути, изначально определенному выбором византийского варианта христианства. Окончательно специфика была закреплена в период реформы Никона, когда, по мнению А.Б. Зубова «наиболее активная и сознательная часть нашей поместной церкви ушла в раскол и стала на многие-многие десятилетия чужой русскому государству, стала врагом русского царя, считая русского царя антихристом» [5, с. 125]. Те, кто остались в патриаршей церкви, не богословствовали, а «старались быть вместе с патриархом и царем, вместе с государством. Им важно было оставаться лояльными царю. Лояльность стала высшим принципом новообрядцев» [5, с. 125].

На наш взгляд, подобная трактовка старообрядцев, как ревностных носителей нравственного начала в православии, но при этом малообразованных начетчиков и обрядников, не способных на богословском уровне обосновать свою критическую антигосударственную позицию, не вполне обоснована. С одной стороны, старообрядцы действительно не оставили серьезных богословских трудов, в которых было бы представлено их понимание нравственного начала в развитии личности в целостном и завершенном религиозно-философском ключе. Однако некоторые исследователи старообрядческих «оправдательных» текстов утверждают, что их авторы «не дают повода обвинять их в традиционализме: их теоретические представления «вполне сопоставимы с идеями основоположника применения научных методов создания исторического произведения» и даже предваряют «некоторые принципы создания исторического сочинения, характерные для аналогичных произведений XIX века» [1, с. 196-197, 198].

Неоспоримым историческим фактом является то, что многие представители старообрядчества в 18-19 веке показали удивительные образцы предприимчивости и предпринимательства, оказав существенное воздействие на становление и развитие капиталистических отношений в России. Тем самым они сумели выстроить конструктивные социальные отношения, как с обществом, так и с государством, заняв свою достойную нишу в социально-экономической системе. Практически именно высокий нравственный религиозный дух определили успех многих российских предпринимателей-старообрядцев. Исследователи отмечают, что «все качества, которые способствовали хозяйственному успеху староверов: «аккуратность, честность, надежность, трудолюбие и бережливость», – сформировались как «защитная реакция на [религиозную] нетерпимость» властей и затем закреплялись и развивались» [3, с. 12].

Сегодняшние апологеты российского либерализма и критики православия акцент делают на том, что, начиная с Петра I, «русская реформа пошла путем чисто секулярным, не одухотворенная нравственным значением церкви, даже – в отталкивании от Церкви» [5, с. 125]. Особенно однобоким представляется обвинение в том, что религиозная аргументация использовалась российскими императорами «скорее как идеологема для народа, а не как внутренне выстраданная христианская правда. То есть – совсем не так, как христианство привлекалось очень многими политическими деятелями в той же Англии, когда они боролись, например, против работорговли и рабовладения в британских колониях и во всем мире» [5, с. 125]. Думается, что это очень идеализированная характеристика католических и протестантских версий христианства, представители которых, например, благословляли конкистадоров на фактическое истребление покоренного населения центральной и южной Америки, а позднее и Северной Америки, которые благословляли и оправдывали невиданных масштабов работорговлю. Причем в последнем они находили согласие для ее легитимации в рамках деятельности британского парламента со многими десакрализованными политиками либеральной ориентации. Поэтому апелляция к высоконравственной деятельности отдельных западноевропейских политиков христианского мировоззрения не вполне оправдана, т.к. подобные примеры можно найти у представителей любой религии в самые разные исторические периоды.

Подобное согласие в современных условиях по поводу эволюции ценностных ориентаций западноевропейских демократий можно наблюдать и в вопросе прав сексуальных меньшинств, которое традиционно было одним из пунктов серьезных разногласий между либерализмом и христианством. Однако, после того, как протестантская церковь фактически признала возможность заключения церковного брака между однополыми парами, был достигнут консенсус и по этому вопросу.

Именно с этим категорически не согласны представители РПЦ и других традиционных российских конфессий, утверждая, что здесь проходит очень важный водораздел в понимании разницы конституционного закрепления прав и свобод человека и морально-нравственных религиозных ограничений их применения. А. Десницкий, например, на страницах интернет издания журнала «Православие и мир» утверждает, что сторонники классического либерализма настаивали на частных правах и свободах, «в том числе, и на праве взрослых дееспособных граждан вести по взаимному согласию такую половую жизнь друг с другом, какая им будет угодна» [2] и не видит в нормативном закреплении такого права ничего предоссудительного. По его мнению, речь идет не о том, чтобы «вернуть уголовное наказание за мужеложство (а заодно и за внебрачные связи? за близость между супругами в неподобающей позе? или в постный день?», а о том, чтобы акцентировать внимание на тех табу в социальном поведении, которые регулируются не уголовным законодательством, а религиозными нормами: «есть ведь еще обычаи, совесть и мораль, и если законы начинают их подменять, то совесть и мораль за ненадобностью атрофируются …» [2].

В целом, подводя итог, можно констатировать, что представители современного российского либерализма фактически порвали с той традицией, которая была заложена в ХIХ веке видными отечественными мыслителями, нацеленной на поиск возможностей соединения исторически обусловленных традиций и ценностей российского народа с идеями и ценностями либерализма. Сегодняшние российские либералы фактически переносят заимствованную западноевропейскую либеральную модель общественного развития на российскую почву без учета приверженности большинства населения традиционным ценностям (как правило, освященным и закрепленным многовековым религиозным опытом). Как представляется, это и стало одной из причин постоянного снижения рейтинга либеральных партий в постсоветской России.